1. Чей-то родительский дом
Она слышала крики птиц, сидя на холодной лавке возле потрясающей, огромной, белой многоэтажки, которая едва не упиралась своим шпилем в пасмурное небо. Обзор закрывала темная листва, холодало. Девушка ежилась и тяжело дышала, пытаясь найти глазами те самые окна.
- Ну, может пойдешь уже? - Раздался юный женский голос практически над ухом. - Не съест же он тебя. Мы почти час тут сидим.
- Съест. - Она вновь поежилась, коснувшись бледными пальцами холодного озябшего предплечья. - Либо в окно выкинет, как только увидит. Я не знаю, получил он копию завещания, или нет.
- А он типа… может не знать? - Послышался тихий смешок.
- Ну да вообще. - Девушка нахмурилась. - Это квартира его мамы и папы, наверно он думает, что раз отец умер, то теперь это полноправно его жилье. - Пальцы потели от страха, биение сердца то ускорялось, то, худо бедно, выравнивалось.
- Мне кажется, раз он думает, что ты его сестра, то не будет беситься. В конце концов, не гнить же тебе на обочине! Когда в наследство досталась такая хата, это просто не честно!
- Я правда не совсем его сестра. - Взгляд становился глупым. - Вернее… я вообще не его сестра. Когда его папа ушел к моей маме, она была беременна мной. От другого мужчины… Но мистер Андертест растил меня как дочку. Честно говоря, только этот факт и спасает. Эрен думает, что я его сестра, я это точно знаю. Если бы знал, что нет, то правда вышвырнул бы в окно. А так, может, еще потерпит…
- Ты его описываешь ни как брата, даже если названного, а как монстра какого-то. - Подруга закатила глаза и откинулась на лавке. - По мне так разницы нет. Сестра, ни сестра… у тебя на руках завещание от его отца!! Пусть будет добр подвинуться!
- Тихо, не кричи так. - Девушка насупилась и поджала губы. - Услышит еще кто.
- Ладно. В любом случае, продолжишь тут сидеть - простудишься. Мне в общагу возвращаться нужно. Ты как-нибудь справишься, Одетт.
- Спасибо что проводила, Эрнеста. - Зрачки носились по светло-желтому сарафану подруги. По её аккуратному, длинному хвосту на затылке, схваченному махровой розовой резинкой. Она медленно поднялась, то ли с неловкостью, то ли с сочувствием глядя в сторону.
- Да не за что. Извини, что так просто сваливаю, но уже правда время. Мы итак засиделись. Ты звони, когда там все утрясется. Расскажешь, что там за брат-не брат.
- Ладно, хорошо. - Девушка поднялась следом, и легкие тут же наполнились холодным уличным воздухом. - Удачи. Созвонимся.
Тонкие джинсы ни капли не грели. Белая, затасканная синтетическая футболка тоже, но лед сейчас словно шел изнутри, от ненормального, неадекватного страха. Ноги едва не подкашивались, смотреть на темную железную дверь подъезда было жутко.
“Ты его описываешь ни как брата, даже если названного, а как монстра какого-то” - пульсировали в голове недавние слова бывшей сожительницы по комнате в общежитии. “Так он и есть монстр” - пробубнила Одетт себе под нос. В последний раз они с ним виделись, примерно, лет двенадцать назад, а то и больше. Непростительно давно для того, чтобы делать выводы, но эти воспоминания врезались под корку так глубоко, что, иногда, снились короткими ночами.
Во сне он с жуткой улыбкой раскачивал маятник качелей, а она кричала, и просила остановиться, чувствуя, что вот-вот упадет. “Никто не услышит” - цедил подросток, с ненавистью глядя на восьмилетнюю девочку. “Из-за твоей шлюхи-мамаши умерла моя мать. И появилась ты. Выродок”.
Она не знала, были ли те воспоминания правдивыми, или же их просто сфабриковало подсознание, собрав в кучу все возможные страхи. Качелей, одиночества. Старшего брата. Не знала, но все равно ужас приковывал к лавке. Теперь ему… двадцать семь. Чем Эрен Андертест жил, какой университет закончил, и кем сейчас работал, Одетт понятия не имела. Но всякий раз, когда вспоминала о нем, в ушах раздавался фантомный скрип качелей. Самое страшное, что она не помнила, упала ли тогда, или же нет. Воспоминание обрывалось на моменте, когда девочка подняла голову к серому небу и увидела на нем трех пролетающих мимо ворон.
В конце концов, она стиснула зубы, встряхнулась и схватила широкую, серую, походную сумку с вещами. Не сидеть же тут до ночи, в самом деле? Девушка гордо шагнула к двери подъезда по серому асфальту, который чуть шуршал под старыми лиловыми кедами. Сердце все еще неустанно трепыхалось где-то в глотке, но Одетт стоически пыталась не обращать на это никакого внимания. К счастью, прямо у входа железная дверь скрипнула, и наружу вышла миловидная леди в красной ветровке с маленькой собачкой на поводке. Теперь не придется звонить в домофон и что-то мямлить себе под нос.
Когда-то давно в этом доме явно был консьерж, но теперь место за стеклянной перегородкой пустовало. Покрылось пылью, рядом с креслом была свалена какая-то мебель. Судя по всему, однажды жильцы договорились меж собой и решили, что консьерж им больше не нужен. Пахло пылью, бетоном. Стены, выкрашенные в больничный белый цвет слегка посерели от времени. Железные створки пассажирского лифта, находящегося рядом с грузовым, выглядели сухо и мрачно. Наверх вела такая же мрачная лестница. Единственное, что отличало этот подъезд от подъезда из фильма ужасов - наивные веселенькие цветы каучуконосного фикуса. Растения в больших горшках цвели, несмотря на тусклый свет. Кто за ними ухаживал, правда, оставалось загадкой.
Эрен жил на девятом этаже двадцативосьмиэтажного жилого здания. Те, кто жил выше, могли любоваться плывущими мимо облаками, а те, кто ниже, могли, временами, не пользоваться лифтом. Он застрял где-то посредине, без преимуществ верхних и нижних жильцов.
Почему-то Одетт тут же свернула на лестницу и угрюмо по ней поплелась, наперевес с тяжелой сумкой. Быть может, таки, пыталась отсрочить встречу с братом хотя бы на пару минут. Еще немного потянуть время, прежде чем начать оправдываться. Все же… это была правда его квартира. Место, где жила его полная семья, прежде чем отец ушел, а мать потом умерла от горя.
От череды сердечных приступов, вызванных этим горем. Несчастная не смогла пережить измену любимого мужчины, отца её единственного сына.
У Эрена были причины не любить. Были причины… ненавидеть "младшую сестру". Во всяком случае, он её таковой считал.
Заветный этаж настал как-то слишком быстро. Здесь расположились всего три двери, правая, левая, и центральная. Девушку интересовала центральная. Толстая, железная, очень темная, с белыми цифрами: “двадцать шесть”. Стиснув зубы, Одетт мужественно нажала круглую кнопку дверного звонка, и тут же ощутила, как сердце проваливается вниз. Как с новой силой начинали потеть руки, и едва ли не тряслись. В горле вставал огромный ком, по спине полз недобрый колючий холод. Глаза бегали по бетонному полу, не в силах зацепиться за что-то.
