Раздражение поездкой, табачный дым и виски – три атрибута жизни Юана Маккинза, которые вряд ли когда-то изменятся, когда он направляется в родной город.
«Как, блять, можно было умереть в декабре, чтобы тебя похоронили в такой дыре как Нейпервилл, штат Иллинойс?», мысли Юана собираются только в одно единственное предложение, отражающее всё его состояние.
Этот холодный, по сравнению с Финиксом, город, в котором зимой улицы покрыты сырыми кучами слякотного снега, жутко раздражает. Ступая по нему, так и норовишь промочить дорогие кожаные ботинки. Да и на трассе легко потерять управление и задержаться в этом городишке дольше, чем нужно. И Юан ненавидит это место! Последние пять лет он приезжает сюда каждый декабрь на годовщину смерти. Снимает номер в гостинице, так как не находит в себе сил, чтобы зайти в дом матери. Он не уверен, что вспомнит, когда стал считать дом, в котором вырос, только её? И когда осознал груз потери? Чего он боится? Ведь там он вырос, его любили… наверное, боится переступить порог дома и осознать всю глубину своей потери до конца, что станет непосильной ношей или причиной для нервного срыва.
При жизни Афри Маккинз была сердцем этого городка. Ладно, половинкой сердца. Второй же частью являлась Кристал Милн. Две подруги, две близкие души, две женщины, которых любили все. Каждый их эфир на местном радио сопровождался многочисленными звонками, письмами и историями. Они, словно два солнца, освещали собою этот город двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. На улице их узнавали, и они могли спокойно разговориться даже с кем-нибудь малознакомым. У всех было ощущение, что они знают этих женщин всю жизнь. Их считали почти святыми, стараясь не замечать, что и им есть что скрывать. Но как бы люди не отводили взгляды в сторону, «скелет» Афри Маккинз никак не хотел прятаться. Вечно влипал в какие-то истории, морочил девушкам головы, курил и пил. Афри надеялась, что в маленьком городе их с сыном не станут считать изгоями, нарушителями порядка и устоев, а Юана воспринимать дитём порока, так как он рос без отца. Какие только теории о его рождении не возникали, но люди бы успокоились, если бы он сам мог вести себя скромно или хотя бы набожно.
Афри совершала ошибки, как и все, но самая главная – приезд в Нейпервилл, где все были друг у друга на виду. Нет, её, как отдельный субъект от своего ребёнка, любили. Но Юана… «Исчадие Ада» в его сторону можно было считать комплиментом.
Всему приходит конец – логичный и закономерный. Женщины погибли, оставили этот город без сердца – пустым, наполненным только серостью и снегом. Они долго мечтали о том, чтобы отправиться в путешествие на Тенерифе и погреть свои старые косточки, хотя им было всего лишь немного за сорок, но не сложилось. Сели в самолёт и не долетели, упав где-то посреди Атлантического океана.
Тот декабрь, когда произошла авиакатастрофа, даже для Нейпервилля был слишком холодным и снежным. Страшная весть застала Юана в Финиксе. Он как раз закончил финансовую статью, над которой трудился несколько месяцев, и блаженно потягивал виски в квартире подруги. Сидел на балконе, а ночной ветерок гулял по телу, остужая кожу, и сбивал жар после секса. Ему хотелось закурить, аж пальцы чесались, но до этого так и не дошло. Грейс крикнула, что в новостях говорят о самолёте, исчезнувшим с радаров. Когда он понял, о каком самолёте идёт речь, сердце замерло. Он не тешил себя мыслью, что его мама и тетя Кристал выживут и чудесным образом материализуются где-нибудь в спасательной службе. Понимал, что они умерли и нужно ехать в Нейпервилл организовать похороны. Мысленно составлял список, как будто собирался в магазин: позвонить на работу, взять отпуск по семейным обстоятельствам, выйти из этой квартиры, бросив Грейс и эти её невъебенные расспросы, перестать пить и курить. Но Юан тянул, тянул, потому что не мог сделать шаг и выйти из комнаты. Это бы означало: процесс запущен и его маму не вернёшь – жизнь кардинально изменилась.
Пока пробка на въезд в город стоит и не собирается рассасываться, Юан делает ещё несколько глотков из бутылки и выкуривает парочку сигарет. Разум затуманивается, а значит, становится легче. Он давно уже не ждёт ничего хорошего от этих поездок. Единственное желание, чтобы всё поскорее закончилось. Только дорога от аэропорта Чикаго до города, которую он преодолевает на арендованной машине, растягивается. Без алкоголя он бы вообще не смог сюда приехать, остановился бы на обочине по нужде и поехал бы обратно.
Снова сигналит, чуть ли не вдавливая кнопку на руле, чтобы серый «форд» перед ним ехал быстрее. Он наконец проезжает место аварии. Бросает взгляд направо и замечает разбитый автомобиль. На лобовом стекле виднеются красные разводы и пряди волос, на капоте – пара царапин, а под бампером лежит искорёженный велосипед. И вместо сожаления или скорби – очередное раздражение, сводящее с ума. В его сторону поворачивается полицейский. Юан узнаёт в нём Эстера, с которым они учились в школе и который не терял возможности каждый раз вывести его из себя своими шутками. Он кивает Юану и отворачивается, снова что-то фиксируя в протоколе, как будто их прошлого не было, а есть только сейчас, где каждый занимает своё место.
Юан жмёт на газ. Боится оставаться рядом с местом аварии дольше, чем необходимо. Захочется выйти из машины и тогда его раздражение выльется на Эстера как в старые добрые времена. Проехав с милю, снова прикладывается к бутылке, уже не ощущая настоящего вкуса алкоголя, рот как будто наполняется кровью и желчью. Хочет он того или нет, но у него с этим городом свои нестираемые ассоциации.
Вспоминает, как постоянно слышал, что многие, не стесняясь, хвалили мать за терпение. Люди никак не могли понять, как у Афри, Кристал и её дочери Илэйн хватает выдержки долго находиться рядом с Юаном. Собственно, он тоже этого не понимал. Не знал, кого они видели за его тёмными сторонами. Ничего не изменилось и сейчас – он не превратился чудесным образом из мудака в принца.
В Нейпервилле было сложно затеряться, потому что тебя все знали, если не в лицо, так по слухам. В Финиксе же привыкли к эгоизму, беспорядочному сексу, выпивке и табаку – то, чего так хотел Юан. Свободы. Все хотят всего и побольше. Он уехал в Финикс под осуждающие взгляды, что на учёбу, что после похорон. Только кинули последнюю горсть земли на гроб, а его уже и след простыл. Никто не понимал того, что он по-настоящему любил маму и просто не мог находиться в месте, где буквально всё о ней напоминало. И пусть уподобился отцу, предал память о ней. Зато он смог жить спокойно и не страдать триста шестьдесят пять дней в году. Страдать приходится лишь во время ежегодных визитов.
