Майор Егоршин терпеть не мог поздних телефонных звонков. Те всегда доставляли ему одни неприятности. Так было в перестроечном 1986-м, когда в авиакатастрофе погиб отец, возвращавшийся домой из долгожданной загранкомандировки, и совсем недавно – в прошлом году, когда от первого же инфаркта скоропостижно скончалась мама. Весть о ее смерти в три часа ночи сообщил младший брат Иван, оставшийся на родной уральской земле. Кстати, тоже оперуполномоченный. Капитан…
Полночь. А выключить сотовый телефон – нельзя. Находиться на связи и днем и ночью велел начальник управления уголовного розыска полковник Ракитский. Он будто предчувствовал беды, грозящие своим подчиненным. И часто оказывался прав…
– Слушаю, – обреченно бросил в трубу Василий.
– Давай быстрее домой…
Звонил не Ракитский – Андрей Шелягов. Майор даже не узнал сразу голос своего лучшего друга. Так он изменился от волнения и тревоги.
– Что… Что случилось?
– Аня…
– О Боже… Моя девочка… Она жива?
– Приезжай – увидишь. Не могу больше говорить…
– Доложи руководству, что я прерываю командировку…
– Есть!
* * *
Анюте шел шестнадцатый год. Василий воспитывал ее один. Не выдержав суровости «милицейских будней», жена сбежала от него в 2000-м, когда дочке исполнилось пять лет. Поехала отдыхать, как позже выяснилось, с любовником на Пиренеи – да там и осталась. Вскоре бросила и того. Легализовалась. Вышла замуж за известного испанского винодела, родила ему двоих детей. Теперь звонит Анне раз в полгода… «Как ты, моя кровинка?» Тьфу, сука…
Егоршин заправил койку в гостиничном номере и вылетел в коридор. Разбудил дежурную по этажу и попросил вызвать c городского телефона такси…
* * *
В огромной больничной палате Аня была одна. Если не считать Шелягова, дремавшего на свободной койке в дальнем правом углу.
– Ну, докладывай…
– Вчера вечером Анюта после тренировки возвращалась домой через городской парк…
– Она всегда ходит напрямик… Поэтому я стараюсь ее встречать. И говорил ведь шефу – нельзя мне в командировку, ан нет, уперся, как баран, «всего на одни сутки»…
– А вот что случилось дальше – сплошной ребус, тайна, загадка. Посуди сам. Деньги и личные вещи у нее не взяли, драгоценности тоже… Кстати, вот они, – Андрей протянул напарнику маленький полиэтиленовый пакетик, в который аккуратно запаковал плеер, часы, цепочку, браслет и кольцо.
– Ее насиловали? – еле выдавил майор.
– В том-то и дело, что нет. Такое впечатление, будто она сама врезалась в дерево и напоролась глазом на сучок. Слава богу, «скорая» приехала мгновенно… Теперь лежит в коме… Знаешь, у моих земляков из Хохляндии «кома» – означает «запятая». А это далеко не точка. И врачи говорят: надежда есть…
– Кто ее ведет?
– Сам заведующий. Шапиро.
– Твоя работа?
– А то чья же?
– Спасибо. Я могу поговорить с ним?
– Конечно. Сейчас в ординаторской – пятиминутка. Сразу по ее окончании начнется обход. Тогда и поболтаете… А я побежал – служба!
– Спасибо тебе, брат.
– Не за что…
* * *
Впервые за долгие годы Егоршину захотелось напиться. Взять бутылку «Зеленой марки», к которой в последнее время пристрастились чуть ли не все его коллеги, и одним махом выплеснуть горючую жидкость в пересохшее горло…
Черт с ним, что пятнадцать лет – ни-ни. Даже пива…
Нет. Нельзя.
Пока он не найдет тех, кто изуродовал его дочурку, – на спиртное табу!
Василий вышел на лестницу и, затянувшись любимым «Винстоном», равнодушно уставился в единственное окно, по которому гулко барабанил теплый летний дождь.
На дворе было пустынно – какой дурак станет гулять в такую погоду? Хороший хозяин собаку из дому не выгонит!
Как вдруг… Внизу громко хлопнула дверь, выталкивая на улицу грузного мужчину в белом халате… Бр-р… Интересно, что заставило его мокнуть. Или кто?
В это же время на пешеходной дорожке, ведущей к приемному отделению, появилась темно-зеленая «тойота-Кэмри», которую майор непременно узнал бы среди тысяч других даже в темное время суток, и медленно поползла к ногам эскулапа. Достигнув цели, остановилась. Правая задняя дверца распахнусь, и доктор, ежась, исчез в чреве автомобиля.
Черт возьми? О чем он болтает с начальником УВД? Уж не о моей ли судьбе?
* * *
Егоршин поднялся в палату и, присев на табуретку у окна, принялся раскладывать на подоконнике личные вещи дочери, заботливо подобранные Шеляговым. Модные кварцевые часы ей подарил на 8-е Марта Гришка Воронов – парень, с которым Анюта встречалась не первый год, кольцо прислала на день рождения из Испании мать. А цепочку купил сам Василий… Но что это? На плоскую золотую вязь была намотана еще одна – тонкая и нежная с серебряным медальоном, на котором красовались какие-то то ли знаки, то ли иероглифы, то ли незнакомые чужестранные буквы.
Майор достал из кармана мобильный телефон и резво прошелся по клавишам дисплея.
– Скажи, Андрюха, на ее шее были обе цепочки?
– Нет. Только золотая.
– А серебряная?
– Серебряная лежала на земле. Она порвалась. Может, от удара, может, во время борьбы, если таковая имела место, в чем я лично очень сомневаюсь…
– Аргументируй…
– Анюта вся в тебя, чуть что – сразу в морду… Если бы на нее кто-то напал, на месте происшествия непременно остались бы чьи-то зубы, уши, яйца, а то и оторванные конечности.
– И кто же тебе таких ужасов понарассказывал?
– Можно подумать, ты этого не знал…
– Ладно, согласен – были зубы… Только преступник их… подобрал…
– Издеваешься?
– Нет, просто пытаюсь проанализировать все версии, чтобы отбросить бесперспективные.
– Понял… Анализируй… Отбрасывай… Если нужна моя помощь – звони.
– Чего даром трезвонить? Освободишься – сразу дуй ко мне…
– Ясно.
– До скорой встречи!
О том, что серебряная цепь не принадлежала его дочери (или, по крайней мере, еще вчера ему об этом ничего не было известно), Егоршин решил не говорить никому. Даже лучшему другу. В нынешнее продажное время положиться на все сто можно только на себя.
* * *
На плечо опустилась чья-то рука.
Майор повернул голову.
Перед ним стоял ладно сложенный, может быть, чуть-чуть полноватый мужчина лет пятидесяти в халате, на котором то тут, то там хорошо были видны влажные пятна – именно этот человек несколько минут тому назад имел честь беседовать с высоким милицейским руководством. Интересно, о чем?
– Я Степан Иванович. Заведующий отделением нейрохирургии, – мягким, вкрадчивым голосом, никак не соответствующим его могучей стати, представился доктор.
– Василий.
– А по отчеству?
– Давыдович.
– Сочувствую. И сразу хочу вас обнадежить. До мозга сучок не достал. Да и основные показатели у девочки в норме… Так что жить Аня, по всей видимости, будет. Только поврежденный глаз придется удалить…
– Когда она придет в себя?
– А вот этого, голубчик, я не знаю. Анюта перенесла тяжелый психологический удар. Шок, последствия которого она будет ощущать всю оставшуюся жизнь…
