Здравствуйте. Ну, сначала некоторые пояснения.
Так как историю эту сочинил не я, а я только перевел с языка писателя, пожелавшего быть безымянным, собственно, на мой язык, то и справедливо было бы сказать несколько вводных слов об авторе.
Однажды мне пришло письмо по электронной почте. Некий человек, не представившись, обратился ко мне, чтобы попросить об одной услуге. Услуга эта состояла в том, чтобы донести, как заверял меня отправитель письма, подлинную историю, произошедшую с ним.
Он ссылался на то, что не мог нести в себе эту историю, не рассказав другим.
Но если бы он стал говорить чистую правду, то все равно никто бы ему не поверил, а если бы настаивал, то только осложнил бы жизнь другим и себе.
Ну сами подумайте, если человек рассказывает нечто невообразимое, то либо он не в ладах с головой, либо таким неадекватным образом хочет привлечь внимание к себе. Спрашивается, как же можно верить этому человеку? То есть верить никак нельзя.
Ну, допустим, кто-то узнал то, во что другие никогда бы не поверили, а доказать бы не мог. Будет разумный человек разглашать эту тайну? Нет, конечно. Прослыть сумасшедшим или шутом мало кто хочет.
Только как же тогда получается, если вдруг каждый пятый станет какие-нибудь чудеса наблюдать, а мы и не узнаем ничего?
Хотя на этот счет я вас успокою. Некоторые люди настолько хотят поверить в необычное, что не только правда вскроется, если она есть, но и наоборот, тех, кого обманули, нужно будет убеждать в том, что все это ложь.
Ну, больше мне сказать, собственно, и нечего, тогда и передаю холсты тому, кто и будет писать картину дальнейших событий.
Я уже, кстати, сказал, что немного изменю слова и обороты, в общем, язык, но само повествование, конечно, передаю в точности и сохранности. Ну и, наверно, все. Сразу тогда прощаюсь с вами и отдаю слово автору.
Начать, наверно, нужно в этом месте.
Однажды ночью я сидел и курил на балконе в небольшой квартире. Я был один и, казалось, один во всем мире. И только полосатая труба какого-то предприятия составляла мне компанию и напротив меня выдыхала в небо бело-серый смог.
В свете коротких июньских ночей небо уже топило полинявшую темноту в белизну нового рассвета. Жалко было эту угасающую скоротечную жизнь ночи.
Мне хотелось тогда проснуться среди декабрьской вечерней стужи и в сонной полудреме смотреть, как вьюга заметает следы, людей, события и раны. И еще хотелось, чтобы окна покрылись толстым льдом, ограждая меня от всего внешнего, быстрого, бренного. А днем я бы злорадно щурился на солнце, а оно, в свою очередь, беспомощно взирало на мои заснеженные и заледенелые края.
Пока я мечтал, звезды стали медленно прятаться обратно в свои норы, ожидая дня. А одна звезда, наоборот, просияла необычным светом и стала увеличиваться. Мне показалось, что свет ее направлен именно ко мне.
Меня посетило странное чувство, что чем больше света создавала эта звезда, тем больше я удалялся от дома. В глазах стало темнеть, виски сдавило. Показалось, я куда-то падаю, и падение это нарастало.
Стало страшно. Что было дальше, не помню.
Очнулся я в полутьме и тишине, в просторной незнакомой комнате. Я лежал на большом каком-то агрегате, похожем на томограф, и интуитивно ощущал, что он меня насквозь видит.
Мое тело было закреплено ремнями, и я пытался освободиться. После того как я не смог этого сделать, мне стало страшно неудобно лежать.
Состояние мое не подпадало на что-то известное мне, и охарактеризовать его было трудно. Это было переплетение физических и психических чувств, выраженное в слабости, тошноте, подавленности, раздражении, любопытстве и недоверии.
Долго ждать не пришлось, и помещение плавно наполнилось светом, похожим на солнечный. Ко мне осторожно приблизились три человека в сине-зеленых одинаковых одеждах: двое мужчин и одна женщина.
Женщина была молодая, с необычными для нас, но красивыми серо-фиолетовыми глазами и со странными скулами. Смуглая кожа отдавала красноватым отливом. Волосы под цвет глаз были собраны в незамысловатую прическу.
Рядом стоял мужчина, чуть старше меня, тонкий, высокий и бледный. Мне показалось, что он похож на пса моего приятеля – тигрового бульмастифа. Правда, пес был не худой совсем и кличку имел: Дик. Мужчина имел короткую прическу и резкие вкрапления темных и рыжих волос, как шерсть у животных. У него был глубокий взгляд, и на печальном лице порезами жизни виднелись сильные поперечные складки возле рта.
На третьего человека я вообще не обратил бы внимания, повстречавшись с ним во дворе.
Ну, и вот эти люди, которых я сейчас обрисовал, с плохо скрываемым волнением ослабили ремни, и я с облегчением, расковавшись, стал потягиваться и тереть конечности.
Кушетка моя, в которой я лежал, стала двигаться горизонтально, и через несколько секунд томограф этот остался позади меня, и мне открылась вся комната; до этого я видел меньше половины палаты.
Я осмотрелся. В здании было просторно, как я уже говорил, и совсем не было окон. Приятные матовые стены радовали глаз.
– Что произошло? Мы где? – спросил я, обратившись к этим подозрительным посетителям, и мне показалось, что мой голос прозвучал очень странно.
– Вы не беспокойтесь, все хорошо. Вы что-нибудь помните? – мягко сказала женщина.
– Помню, на балконе сидел, дальше не знаю ничего.
– А вообще детство помните, последующие годы, ничего не забыли?
Я стал припоминать, заведя зрачки вверх.
– Вроде помню все… Ну так что было-то? – стараясь не давать волю раздражению.
Я еле сдерживался от грубости из-за неизвестности и из-за того, что у этой женщины и у меня самого присутствовал какой-то акцент, но выявить или как-то обозначить его я не мог.
У всей этой троицы глаза горели светом первооткрывателей, и однако же я видел, что они сомневаются и раздумывают.
Наконец девушка устремила взгляд на Дика (так будем его называть), видимо, ожидая решения. Он вздохнул и утвердительно сделал определенный жест рукой.
– Вы можете назвать свое имя? – сказала девушка, волнуясь.
Я хотел сказать свое имя, но вместо этого вырвались какие-то невнятные бессмысленные звуки. С ужасом я понял, что не могу сказать имя, потому что его не помню.
Я наконец понял, что это за невидимый акцент, из-за которого я не мог успокоиться. Собственно, это был совсем не акцент, и, как бы невероятно это ни было осознавать, я и остальные в этой комнате говорили совсем не по-русски, а на неизвестном мне языке. Но я все понимал и, мало того, мог свободно говорить на этом языке, кроме, правда, имен и некоторых понятий и предметов. А родной язык я абсолютно забыл!
