Панжара – это декоративная решетка на окнах для защиты от палящего солнца. Искусство создания панжары уходит в ту пору, когда на азиатской земле начали возводить мавзолеи и медресе. Панжара – это больше, чем решетка! Вырезанная из дерева или мрамора, сложенная из кирпичей, она сотворена так, что между сплетениями твердой основы образуются геометрически-точные пространства света и воздуха. Панжара создает особую атмосферу бытия, когда все суетное остается за ней – в том жарком солнечном мире, где живет реальность. Свет из окна, защищенного панжарой, льется мягко, растекается по всему внутреннему пространству, играя пылинками в воздухе и собирая на полу призрачную мозаику.
Рассказы этого сборника, как поток времени, разбитого панжарой на отдельные ручьи, как откровения, пришедшие из древнего мира, голос которого звучит в находках археологов и исторических манускриптах, в легендах и преданиях, передаваемых из уст в уста, от поколения к поколению…
1370 год
…Сокол беспокойно кружит над развалинами древнего города. Солнце медленно падает за горизонт, очертивший бескрайнюю степь багряной полосой заката. Еще миг – и наступит момент истины: момент согласия дня и ночи, света и тьмы!
Сокол пронзительно вскрикнул, прощаясь со светом, и камнем ринулся вниз – к Земляному холму, под которым спит древний город…
Нимидин проснулся. Сердце стучало в груди от страха. Сокол, покинувший свое место на посохе, снился каждую ночь. И каждый раз он просыпался, чувствуя, как ветер ударяет в уши при падении.
Сокол вновь привел его к Еркургану1 – к бывшей столице древнего Нахшаба2, в которой прошло его детство, в которую он возвращался в разные времена и вновь покидал его. Уходя, он десятилетиями бродил по миру, нигде не задерживаясь дольше, чем на одну человеческую жизнь, пытаясь забыть то, что связывало его с Городом Образа Светлых вод.
Он уже не заводил семью – тяжелы утраты! Их груз куда тяжелее амулета, дарующего вечность! Жены, дети, внуки старели и оставляли этот мир, как и положено простым людям. Но Нимидин был не простым. Он был и есть хранитель амулета – лягушки, взбивающей эликсир бессмертия. Приняв ее однажды из рук приемной матери не по своей, но по ее воле, он не расставался с ней всю жизнь – очень долгую жизнь, очень сложную жизнь.
Лягушка – дар Великого бога кочевников Тенгри – в детстве вернула ему здоровье и жизнь, но взамен забрала счастье любви и дружбы, повергнув в омут одиночества и безысходной тоски.
Как не мог Нимидин избавиться от амулета бессмертия, так не мог и откопать заветный камень, который десять веков тому назад сам замуровал в стене дворца. Не простой камень! Его приемная мать была служанкой принцессы, от нее он услышал историю камня, связанную с царями Никшапайи. И надо же было так случиться, что спустя полвека Нимидин оказался случайным свидетелем сражения потомка царя Хуфарна со злоумышленником, во время которого камень вылетел из перстня царя и упал к его ногам – к ногам простого каменщика, обновляющего стену в преддверии алтарной комнаты дворца! Все решил миг как момент истины между днем и ночью, между светом и тьмой! В необъяснимом порыве каменщик поднял камень и замуровал его в кладке. Тогда он подумал, что потом, позже, когда минует одно-два поколения, и его уже никто не сможет узнать, он вернется во дворец и достанет тот камень. Но прошло гораздо больше времени и не одно-два поколения сменили друг друга в череде жизней, а несколько десятков!
Сколько раз пытался Нимидин проникнуть во дворец, но всякий раз, как он подходил к городу – то еще доживающему свой век, то разрушенному и покинутому горожанами, то уже заплывшему глиной и песком, – каждый раз что-то или кто-то мешал ему, и камень оставался на своем месте, известном только ему – каменщику Нимидину!
Нимидин окончательно проснулся. Ветер подул порывами. Скоро рассвет! Уйти бы до него, чтобы потом не объяснять караванщику, зачем ему оставаться у Земляного холма – как теперь называют древний город, немым памятником стоявший на караванном пути от Бухары к Карши – новой столице Нахшаба. Которой уже? Третьей? Четвертой? Нимидин поморщился. Что-то память стала подводить. То всплывут какие-то картины, которых он и вовсе не помнит, то вот сосчитать не может, который город поставили люди на берегу Светящейся реки. Мда… Как ни сильна лягушка, а годы берут свое! Годы… не годы – а века! Сколько воды утекло с тех пор, как он босым мальчишкой бегал по улицам Города Образа Светлых вод, сколько дней закатилось за полосу багряного горизонта!
Он так и зовет реку – Светящаяся3! В разные времена люди давали ей разные названия. Старые уходили в прошлое и терялись в нем, если только кто-то не упомянул их в посланиях царям или в летописях. Дум, Наутака, Кашкашон… Но, сколько он помнил, воды этой реки всегда светились под солнцем или поблескивали загадочным светом под луной. Светящаяся! Светлая! Священная!
В пору его юности люди верили в Богиню Светлых вод, в щедрую Ардви Суру Анахиту – богиню плодородия, покровительницу древнего города, в храме которого Биришим спрятала свой клад, который при смерти завещала ему найти. Теперь люди верят в единого бога – в Аллаха, а Светлая Богиня лежит под толстым слоем земли у алтаря, разбитая на куски. Но люди продолжают чтить ее, даже не называя по имени, когда просыпается земля, когда появляются молодые всходы на полях, когда природа уравнивает день и ночь. Многое изменилось в жизни и обычаях людей, но не оторвать их от природы, как и не изменить ее законов!
Воздух посерел – день близится. Нимидин встал, снял поясной платок, размял плечи. В распахнувшийся халат влетел вездесущий ветер, похолодил спину. Нимидин заправил полы халата и покрепче затянул платок вокруг талии. Седые кудри упали завитушками на лоб, пощекотали шею. Нимидин поднял каракулевую шапку, нахлобучил по самые уши. Хорошо! И ветер нипочем! Свернув коврик, он связал его, закинул за спину, взял свой посох и, оглянувшись на просыпающийся караван, ушел на восток к розовеющему небу. Высокие холмы Еркургана темнели вдали на его фоне. Что там сейчас? Живет ли кто? Пасет ли у его стен овец? Или спит старый город в тиши, не потревоженный людской суетой? Сердце в груди замерло. Вот он, уже почти рядом, уже видны его очертания – город его детства, город его воспоминаний.
Взобравшись на оплывшую стену, Нимидин замер. Тревога, поднятая соколом из сна, снова одолела. Предчувствие значимости сего дня окончательно оформилось и погнало его сначала вниз, потом на холм, ступая по склону которого, он и через подошвы чарыков
