Вот и я, мой дорогой дневник, снова готова во всем признаться. Так сказать, вывернуть душу наизнанку – как всегда, перед тобой и никем больше. Только тебе я могу раскрыть сердце и поговорить о своих сокровенных чувствах. Сколько чернил я извела, чтобы поделиться с тобой своими историями? Сколько ночей клевала носом, роняя голову на твои раскрытые страницы и стиснув ручку в усталой руке, словно и во сне могла описать свои мысли?
Уж конечно, родители не понимают, почему я столько времени провожу скрючившись над столом и исписываю строчку за строчкой, обнажая душу, хотя у меня есть миллион других способов развлекаться. Но ты-то понимаешь, дружок. Эх…
Ладно. Начнем с новых подробностей? Раз у меня новый дневник, так и начну с чистого листа. Я – Кэйтлин Доннели, семнадцати лет от роду, выпускница старшей школы Шейдисайда. На личико не то чтобы отпад – так, на семерочку.
У меня белокурые волосы, красивыми волнами спадающие на плечи. Росту я среднего, не жиробасина и не худышка. Улыбка тоже ничего, хотя два зуба немножко торчат. Моя подруга Джули говорит, что лучшее во мне – это глаза, большие, темные и серьезные.
Всю жизнь я провела в одном и том же доме на Банковской улице, в двух кварталах от торгового центра. Сейчас живу только с родителями – Дженнифер, моя старшая сестра, перебралась в Лос-Анджелес учиться на сценаристку.
В нашей семье Джен самая талантливая, но пока что она почти все время обслуживает столики в одной из мексиканских забегаловок Вествуда [1]. Выходит, что я трачу на писательство намного больше времени, чем она, но не сомневаюсь – в один прекрасный день удача ей улыбнется. Она умница, ей все по плечу.
Мы с Джен никогда не были особо близки, наверное, потому, что она почти на шесть лет старше. Тем не менее она всегда могла выслушать, когда на душе у меня скребли кошки (что случается почти постоянно). Так что мне ужасно ее не хватает.
Каждые несколько недель мы связываемся по FaceTime, но это все равно не то. Всякий раз между нами повисает какая-то неловкость – должно быть, Джен стыдно из-за того, что она в Лос-Анджелесе уже почти год, но и близко никого не заинтересовала своим творчеством. Она не из тех, кто мирится с поражениями.
А меня вот не волнует, Дневничок, увидит кто мою писанину или нет. Сказать по правде, лучше б никто ее не видел. Боюсь, я натурально слечу с катушек, если кто-то прочтет мои заветные мысли и поймет, какая я сумасбродка. Вот почему я держу тебя под замком, а ключик ношу на шее.
ЛИЧНОЕ. НОС НЕ СОВАТЬ. ВАС ТОЖЕ КАСАЕТСЯ.
По правде говоря, я сумасбродкой себя не считаю. Ну, не вписываюсь я в свою семью, и что? Они такие все серьезные, целеустремленные, с амбициями, а мне подавай веселье. Снова эх.
Жизнь коротка. Я узнала это на собственном горьком опыте. Ты тоже обо всем узнаешь, Дневничок. Ты и только ты.
Никто больше не в курсе, как все было на самом деле. Никто бы и не поверил.
С тех пор, как умер Блэйд, моя жизнь – сплошная тоска. И страх.
Вряд ли я когда-нибудь стану такой же солнечной жизнерадостной личностью, как раньше. Родители и друзья из кожи вон лезут, чтобы вытащить меня из пропасти отчаяния.
Да где им! Не бывать этому.
Мы с Блэйдом идеально подходили друг другу. Идеально… с того самого вечера, как впервые встретились.
Тот вечер… вот он-то идеальным не был, Дневничок. Тем вечером я встретила Дину Фиар.
Я прожила в Шейдисайде всю жизнь, но ни разу не общалась ни с кем из Фиаров. А сейчас при одном воспоминании, при одной мысли о Дине Фиар, о том мраке, который привнесла она в мою жизнь, у меня взмокла ладонь, и ручка норовит выскользнуть.
А еще – я постоянно думаю о бедном Блэйде. Моем прекрасном Блэйде. Разве могла я знать, что он будет со мной так недолго? Разве могла я предположить, что он умрет такой ужасной смертью?
Я вынуждена прерваться. Слезы кляксами расплываются на страницах. А рука стиснула ручку – до боли. Хочется вонзать ее… вонзать… вонзать…
Кажется, что это было давным-давно, Дневничок, а на самом деле – всего пару недель назад. Мы с Мирандой и Джули набились в кабинку закусочной «У Лефти». Это чизбургерная напротив школы. Кормят там неплохо, но мы в основном ходим туда людей посмотреть и себя показать. У нас там своя тусовка, как сказали бы в типовом молодежном кино.
Был вечер пятницы, начало десятого, когда все кабинки заполняют ребята из нашей школы. Несколько угрюмых взрослых сгрудились у стойки, дожидаясь свободного столика. Наверное, их раздражали громкая болтовня и непрекращающийся смех.
Мне кажется, большинство взрослых молодежь на дух не переносит. А все зависть – они и сами бы хотели снова стать молодыми, да поезд ушел.
От оглушительного грохота мы аж подскочили. Это официантка уронила поднос со стаканами. На несколько мгновений в ресторане воцарилась тишина, а потом зал взорвался аплодисментами.
Я снова повернулась к Миранде и Джули:
– Так, о чем я говорила?
– О себе любимой, конечно, – ответила Миранда. Она ехидина, и юморок у нее своеобразный.
– Ну да, это моя любимая тема, – согласилась я.
– Ты рассказывала о малыше, который рассыпал попкорн, – напомнила Джули.
– А, точно. Так вот, заменять его нам нельзя. Рикки, управляющий, так и сказал: «Бесплатного попкорна никому не давать». Ну, я подождала, когда он отлучится, и дала малышу другой пакет.
– Отвал башки, – заявила Миранда. – У тебя нет историй получше?
Я схватила ее за руку:
– Ты не дала мне закончить. Так вот, малыш, представь себе, уронил и этот.
– Какой грустный рассказ! – засмеялась Джули.
Миранда закатила глаза:
– Интересно живешь, Кэйтлин. У меня аж сердце замерло. Расскажи еще раз.
– Ладно, ладно, – сказала я. – Допустим, стоять за прилавком с попкорном в кинотеатре – не самое увлекательное занятие. А у вас что интересненького?
Миранда вздохнула:
– Хотите верьте, хотите нет, но для меня вот этот чизбургер – событие дня. – Она поднесла его ко рту и надкусила. Из булочки выскользнула помидорка и шлепнулась на тарелку.
– Тебе стоит поучиться обращению с чизбургерами, – сказала Джули. Не то чтобы это было так уж смешно, но мы дружно расхохотались.
Мы с Джули дружим с девятого класса, несмотря на то что характерами совсем непохожи. Она, как и Миранда, такая вся язвочка, постоянно закатывает глаза и отпускает едкие комментарии. Я бы сказала, что у нее достаточно злое чувство юмора.
Я не какая-нибудь там девчушка-попрыгушка, но стараюсь во всем видеть светлую сторону. Я натура увлеченная. Ничего не могу с собой поделать. Я не умею сдерживаться. Я стараюсь кайфовать даже от таких вещей, которые для большинства – скука смертная, вроде торговли попкорном после занятий.
