Греция, то есть Европа оказалась маленькой аграрной страной с узкими кривыми улочками. И, оказывается, у всех жителей этих кривых улочек были машины. У некоторых даже две. Типа, как у Адель было две пары зимних сапог: одни – для работы, вторые, с незастёгивающейся «змейкой» – для двора. В Греции никто для этого не складывал деньги в кубышечку, и про него никто, провожая взглядом в спину, шёпотом не докладывал:
– Они всей семьёй на машину копят! Вот этот, с лысиной что пошёл!
В Греции все покупали машины когда хотели. Хоть новую, хоть «метахиризмено» – бывшую в употреблении. Земля тут была только частная, государственной совсем немножко, и поэтому ценилась на весь золота. Какие уж там гаражи?! Самим жить негде. Вся Греция превратилась в один громадный гараж. Греки ставят машины вдоль улиц, как счётные палочки в пенал. Иногда даже в два ряда. Если надо выехать, а машину закрыли, тот, которого закрыли, начинает очень громко орать и сигналить, пока не приезжает полиция или пока не появится провинившийся водитель второй машины. Иногда он извинялся, иногда тоже начинал орать. Так они орали, орали до посинения, но никогда не дрались. Наоравшись вдоволь, машины разъезжались и движение восстанавливалось. Машины были и у рабочих, и у «колхозников». Последние, в отличие от городских жителей, обычно ездили друг к другу в гости на тракторах. И жениться тоже ездили на тракторах. И трактора у них были такими крохотными, жёлтенькими, издалека похожими на цыплят. Маленькие квадраты крестьянских угодий на фоне тех, что Адель видела из самолёта, когда летала поступать в институт, будили в душе тоску и ощущение мизера. Тракторишка настырно, с силой утюжил эти наделы, пробуксовывал, вгрызался в пригорки, потом снова съезжал вниз. А за трактором шла дородная баба и что-то проверяла на ощупь.
В Греции всё было какое-то маленькое. Маленькие, состоящие из одного коридора в два метра и прилавка с сонной продавщицей, магазинчики. Они были гораздо меньше даже самого маленького пустого гастронома в Городе. Маленькие, низкие деревья. Маленькие лавочки в маленьких парках, закаканных маленькими собачками. И играли в маленьких песочницах маленькие дети, родителей которых совершенно не стесняло, что буквально две минуты назад в этой самой песочнице бегали жизнерадостные собачки.
Собак в Греции вообще очень любили, так что Адель не смогла сразу понять: откуда на тротуаре каждые два шага лежат огромные красно-коричневые горы и их то внимательно, то невнимательно обходили неторопливые прохожие. Здесь всё текло медленнее, словно разленившись от жгучего греческого солнца. Люди ходили медленно, говорили медленно, днём долго спали, медленно и с аппетитом ели, никуда не спешили и всё время опаздывали. Что интересно – практически с самого переезда в Грецию, несмотря на тяжёлую работу, которую Аделаиде пришлось выполнять, у неё возникло и закрепилось ощущение постоянного, нескончаемого праздника. Даже не потому, что грекам совсем не надо было ждать праздника, чтоб послушать музыку и сходить в таверну, они прямо с самого утра сидели кто в кафетериях вдоль улицы, кто просто на лавочках, включал свою «греческую» музыку и с беспечно-счастливым выражением лица озирался вокруг, ловя неторопливых прохожих, чтоб поболтать. У кого были маленькие магазинчики – просто выносил столик и два маленьких стульчика, садился, раскрывал газетку со спортивными новостями, варил себе ароматный кофе. К нему подсаживался любой, и знакомый и незнакомый, и гостеприимный хозяин мог запросто бесплатно угостить ароматным напитком. Так, покуривая, и гость и хозяин запросто могли протянуть до полудня, потом начинался «месимери». «Месимери» – законный полуденный сон. Греки закрывали ставни, надевали ночные пижамы и спали сном людей с чистой совестью, крепче, чем в младшей группе детского сада… И ещё они около дверей своих магазинов не только подметали два раза в день высокими красивыми мётлами, но и мыли какими-то шампунями мраморные плиты у входа. Тут не нужны пальто. Зимой в жакете и брюках, летом – в просторной майке и шортах, обнажающих коренастые волосатые ноги. Г реки завязывают беседу, как будто уже сто лет знают друг друга. У них обязательно находятся общие знакомые, друзья, а в конце обнаруживается, что они вообще близкие родственники. Долго прощаясь с радушным хозяином, отдохнувший прохожий обнимал его и обещал почаще заходить. Женщина тоже могла присесть, отдохнуть. Ей бы принесли холодной водички, поухаживали. Конечно, чем младше была женщина, тем больше бы ухаживал хозяин магазина, но молодые гречанки обычно энергично пролетали мимо сидящих, взмахнув подолом мини-юбочки.
В Греции, в отличии от Города, к пожилым и немощным относились с пониманием, жалели их, но такого культа, как в Городе, не было. В Городе даже молодухи повязывали лоб платком. Это значило, что у них болит голова. А чего она болит? Забот много, вся принадлежит семье, вот и болит… В Городе любили ходить по врачам. Причём одну женщину обычно сопровождали ещё две-три. Сидели в приёмной, ждали все вместе. Больная стонала, плакала. Её успокаивали. Греки тоже любили ходить к врачу, но они ходили для профилактики, два раза в год «сдавали все анализы просто так». Чтоб быть уверенными в своём крепком здоровье.
Здесь никто не желал болеть. Замужние дамы, которым за шестьдесят, носили распущенные волосы, красились и безбожно курили прямо на улице. И бабки и деды очень молодились, вешали на себя множественные цепочки, браслеты. Не от высокого артериального давления, а плетённые верёвочные, похожие на африканские амулеты. Дамы в уши на каждый день вдевали пластмассовую бижутерию под цвет кофточки. И бабки и деды ещё красили волосы и носили одежду «унисекс». Все хотели выглядеть помоложе и поздоровее. Гречанки очень громко разговаривали, ржали по любому поводу как арабские жеребцы и сами заговаривали с незнакомыми мужчинами. Даже невозможно было себе представить, что бы произошло, если б хоть одну такую бабушку в шортах и декольтированной майке выпустили в Городе! Да-а-а, пожалуй, милиции бы набежало гораздо больше, чем при приезде сына Луиса Корвалана!
Парнишки были очень разными. Они не запихивали рубашки и спортивные майки в штаны и не подпоясывались ремнём под животом или под грудью. Почти все ходили в спортивной одежде и очень красивых, дорогих ботосах. У всех аккуратные стрижки и ёжики, закреплённые желе. Никто на улице не оборачивался на молодого человека с желе на волосах и пахнущего одеколоном! «Всё-таки не все мужчины в бусами и желе – гомосексуалисты! – думала Адель. – Ведь не может же быть такого количества гомосексуалистов в одном городе!» А де-е-евушки… Вот с девушками творилось вообще что-то невероятное! Они, конечно, были не такими стройными, с высокими талиями, как в том русском городе, в котором Адель столько раз пыталась поступить в институт. Они были и меньше ростом, и каких-то несуразных пропорций, укороченные, что ли, но!.. Но у каждой была своя изюминка! И они, видимо, были хорошо осведомлены о местоположении своих «изюминок», поэтому выставляли их напоказ. Большая, хорошей формы грудь – девушка в таком невообразимом декольте, что дух захватывало даже у Адель. Если считалось, что у неё красивые ноги, то девушка просто забывала надеть юбку. Так и дефилировала по улице в яркой кофточке и лёгкой набедренной повязке. А если у девушки не было ничего примечательного, то она показывала… всё! И укороченные, кривоватые ножки, и неразвитое, плоское местечко, то, на котором должна была расти грудь, и коротенькая маечка обнажала толстый животик, и шорты с заниженной талией демонстрировали прессованный жирок. И вся эта прелесть состояла из истошных оттенков самых немыслимых цветов: ярко-зелёный с сиреневым, оранжевый с чёрным, лимонный с бирюзовым! И всё это в блестящих стразах, верёвках, цепочках, висюльках. Казалось, если кому-то из этих гречанок хотя бы предложить надеть юбку до пят и серо-чёрно-коричневую ветошь, то они по меньшей мере обидятся или подумают, что это карнавал… Эти яркие девицы рассекали по улицам, выставив вперёд самую удачную часть своего тела. Если проезжающие машины притормаживали и водители что-то у них спрашивали, полуголые девушки не шарахались в сторону, не делали вид, что не слышат, они мило улыбались, подбегали к машине и, показывали дорогу, махали на прощанье водителю рукой.
