«Вот такой веселенький отдел», продолжение, часть (2)
Случай с пастухом
Один пастух, большой затейник,
Сел без штанов на муравейник.
Но муравьи бывают люты,
Когда им причиняют зло,
И через две иль три минуты
Он поднял крик на все село.
Он был искусан ими в знак протеста.
Мораль: не занимай ответственного места.
Николай Эрдман, Владимир Масс «Басни»
https://isralov.ora/load/46-10-4019?utm sourse=email
Когда я стала работать в отделе информации, более конкретно, в отделе патентной, рационализаторской и научно-технической информации, сокращенно ОПРИНТИ, дни полетели, как в калейдоскопе, я даже перестала их замечать. У меня был ворох работы.
Я уехала из общаги и жила теперь в трехкомнатной квартире. Правда, мне принадлежала в этой квартире только одна комната, но все-таки это было значительно больше, чем койко-место в общаге! Жила я в крайней бедности, можно даже сказать в нищете, и моя новая работа не обещала высоких доходов. Мой официальный оклад был всего сто двадцать пять рублей. Но тогда, еще был жив Советский Союз, были другие цены на продукты и на коммуналку. Транспорт тоже стоил дешево.
Кроме того, на заводе существовал стол заказов, куда привозили продукты, которые люди разыгрывали в лотерею. Не могу сказать, что это были какие-то супер-пупер продукты. Побегав по городу, можно было найти все. Но народу нравилась эта игра в «дефицит». Кто вытаскивал бумажку с крестиком, тот был счастливым обладателем продуктового набора. Обычно это были два, три набора на коллектив. Народу у нас было человек двадцать пять! Что входило в такие наборы?
Например, рыбный набор: горбуша в банке, шпроты, икра красная, рыбный паштет в нагрузку. Привозили разные наборы, в том числе и сладости, куда входили сухие шоколадные тортики, конфеты «Белочка», «Ананас», «Каракумы», «Красный мак», сгущенка, сгущенные сливки, кофе в баночках со сгущенкой; словом, все, чего в магазине люди давно не видели, и за всем, за этим надо было «охотиться» и стоять часами в очередях, и еще не факт, что вам это достанется. Заключались договора с совхозами Ленинградской области, мы к ним ездили копать картошку, они нам привозили свежее мясо, сметану, творог, яйца. Торговали на заводской проходной. Вот так мы тогда жили.
Все это видели наши зарубежные гости, которые монтировали нам оборудование. Мой подопечный Густав Гавличек мне часто говорил:
– Яна! Там дэфицит! Тебе надо туда ходить!
Слово «дефицит» он произносил через Э и с ударением на первом слоге. Я не могла оставить иностранца без присмотра, и поэтому весь этот «дэфицит» пролетал мимо! Но когда я не была занята на монтаже оборудования, я отоваривалась, как все, у себя на заводской проходной.
Чтобы заинтересовать народ, чтобы он не разбежался, руководство завода старалось обеспечить работников и продуктами, и услугами. На территории завода появилось ателье и парикмахерская. Заводские модницы были тут как тут! Думаю, работники ателье были в шоке, когда увидели количество желающих обновить свой гардероб! И ведь всем хотелось побыстрее сшить, да чтоб было на что посмотреть! Да чтоб это был последний писк моды, как у Славы Зайцева!
Милана Федоровна шила себе сама. Она шила по журналу «Burda», который выписывала наша библиотекарь Кира Андреевна. Другие женщины нашего отдела выбирались хотя бы раз в год на Невский проспект, где находилось ателье, именуемое в народе «смерть мужьям». Ателье придерживалось философии: за ваши деньги, хоть слона оденем, все, что угодно! Но и деньги были конские! Это пробивало такие бреши в семейных бюджетах, что мужьям оставалось только «умереть» от бессилья и совершенной невозможности обеспечить свою дражайшую половину!
Семейные женщины еще могли себя контролировать, а вот, женщины свободные, с деньгами не считались и дневали, и ночевали в этом ателье.
У нас такой любительницей данного учреждения была Калерия Ивановна Уткина, женщина пятидесяти лет, с ярко- рыжим каре. Она кокетливо оправдывалась:
– Ну что же делать, если фигура такая. В магазине ничего не купить, а тут хотя бы по тебе сошьют…
Она носила каждый день разные платья, и все они были сшиты в ателье «смерть мужьям»! Наряды и в правду были очень красивые.
Калерия мне казалась добродушной, наивной и не злой женщиной. Правда, когда к нам заходили какие-нибудь спекулянты и предлагали косметику: пудру, помаду и прочая, Калерия делалась сама не своя. Она скупала все! Я ее спросила:
–Лера, зачем тебе столько всего, это же имеет срок хранения: и пудра, и помада, ты же не успеешь все это использовать…
– Не твое дело, – был ответ, – думаешь, что у меня такая короткая жизнь? Или что? Мне много надо! Еще и маме надо подарить…
– Да нет, Лера, я ничего такого не думаю, извини…
Калерия жила отдельно от своей мамы. Мама жила в Пушкине, в однокомнатной квартире, а Лера занимала комнату в коммуналке с такой же одинокой женщиной, как она. Калерия меня удивила, когда вдруг ни с того ни с сего разругалась со мной… Поводом для ненависти послужило повышение мне оклада на пять рублей. Меня вызвал начальник отдела Бородачев и сказал:
– Я тут изыскал возможность добавить вам пять рублей к окладу, а то вы у нас самая малооплачиваемая получаетесь…
Он дал мне бумажку, с которой я должна была обойти некоторые службы: бухгалтерию, профсоюз и, кажется, партком: я была членом партии. Эти службы должны были быть в курсе, что я теперь должна государству больше взносов платить. Но тогда взносы были очень умеренные, с сегодняшними не сравнить… Вернувшись в отдел, я радостно сообщила:
