Большой Гляден – 1917 год.
Всю ночь моросил мелкий дождь, и лишь на исходе её последняя влажная пыль скатилась на землю с растаявшего облака, отворив дверь в новый день юному шалуну солнца. Разорвав ночную стену мокрой хвои, лучик озорник медленно пополз к острым пикам сосен, росших плотной стеной на правом берегу Оби. Взобравшись на самое высокое дерево, на миг замер, любуясь открывшимся видом, и спикировал на серебряную гладь реки. Откуда-то издалека прилетел лёгкий ветерок, река поёжилась, встряхнула утреннего забияку на мелкой ряби своего тела и стремительно понесла его к урезу воды и узкой полоске песка у отвесного обрыва, изъеденного гнёздами стрижей. Тотчас из гнёзд высунулись клювики стрижей и вот уже сотни пар узких сабелек-крыльев, переливаясь в солнечных лучах зелёными красками, стремительно понесли птах над полем реки. Разноголосый щебет стрижей разбудил гордых коршунов. Покинув гнезда, они взмыли вверх и, расправив крылья, зависли над рекой. Через минуту в безоблачном небе застыла чёрная туча – сотни парящих коршунов, склонив голову, выискивали в спокойной глади реки чешуйчатую добычу. Их беззвучный полёт с распростёртыми крыльями, обрамлёнными растопыренными перьями, напоминающими когти мистического дракона, казалось, предвещал беду.
В лучах майского солнца просыпался Большой Гляден, – небольшой посёлок в двадцать – тридцать дворов, растянувшийся узкой лентой по левому берегу Оби. Загремели засовы ставен, открывая окна с выглядывающими из них горшками с геранью. Из печных труб потянулись дымы, закудахтали куры, замычали коровы и устроили перекличку дворняги.
– Прекрасный будет день, – освободив последнее окно от ставен, подумал Михаил Степанович Тюковин и тотчас переключился на другую тему. – Надо бы Ваньше сказать, пока не забыл, чтобы в город съездил, подарки купил Катюше. Ведь ишь ты, какую красавицу приглядел. Коса тугая, очи, как смоль, и статью хорошо! Бедноваты, конечно, Гоненко, – родители её, ну, да не беда. Да, и то правда, кто нынче не беден, а девушка она славная, работящая, да и мы, Тюковины не лыком шиты, есть чем одарить молодую семью. Ай, да, Ваньша! Ай, да, Ваньша! И чем это умудрился такую красивую девку привлечь? Чудеса прямо и только! А почему бы и нет, мы Тюковины и сами хороши, – приосанившись и вздёрнув рукой усы, хмыкнул Михаил Степанович, и продолжил мыслить. – Что это от нас воротиться? Вон сколько земли-то, и скотины… не у каждого столько наберётся, одних только коров пять, и лошадей тоже… четыре, а овец, – распалялся отец Ивана, сухонький пятидесятидвухлетний мужчина. – С каких бы это щей нам отказывали? Наделю Ваньшу всем, ещё как завидовать-то будут… хотя, – почесав на ухом, – кому завидовать-то? Все при крепких дворах, разве что приезжие, те, конечно, а так-то оно чтобы… У нас тут, кто работает, всё имеет, конечно, не сравнишь с приезжими, что на заводе, какая там у них – заводских прибыль-то, землицы на огородишко и той нет.
На этой левой стороне посёлка, там, где его единственная улица упиралась в косогор, прилипший обрывом к Оби, жизнь текла спокойно и равномерно, установленным веками порядком. Здесь трудились бок о бок староверы и православные, мусульмане и евреи. Здесь были две небольшие кожевенные мануфактуры с лавками, в которых кожевенники продавали свой товар и продовольственный ларёк. Здесь люди жили своим трудом на земле, дарами реки и заречья. Излишки продавали в городе и поселковом базаре. На вырученные деньги покупали муку, соль и сахар. Из муки делали лапшу и стряпали пироги с ягодами, грибами и мясом. В птичниках держали кур, уток и гусей, а некоторые хозяева держали даже индюков.
Правая оконечность узкой улицы, тянущейся вдоль косогора, резко отличалась от своей половинки, разделённой как чертой широким проулком, ползущим от ската горы до берега Оби. Это рабочая половина посёлка. Здесь в один ряд по одну сторону улицы стояли два длинных двухэтажных барака, по другую за высоким кирпичным забором кожевенный завод торгового дома «Д. Н. Сухов и сыновья». В бараках жили безземельные пришлые люди, – рабочие завода.
Рядом с бараками на возвышении красовались одиноко стоящие огромные дощатые постройки, – уличные общественные туалеты с отдельными боковыми входами для женщин и мужчин. Вдоль бараков дощатые настилы, по ним в слякотные дни можно было, не утопая в грязи, дойти до маленького магазина и далее до миниатюрного базара с тремя столами под крышей. На этих столах местные женщины продавали овощи, ягоды, соления, рыбу, мясо животных и птиц. К базару примыкало небольшое почтовое отделение, к нему здание школы. По другую сторону от мрачных тёмных жилищ, на противоположной стороне улицы за высоким кирпичным забором высокая труба из красного кирпича, рядом с ней из такого же кирпича здания – производственные помещения, конюшня и заводское управление. Завод – это отдельный квартал с узким проулком, бегущим к заводскому пруду. Правая сторона проулка огорожена кирпичным забором с проходной и широкими воротами, сквозь которые в течение всего рабочего дня шёл гужевой транспорт, в телегах которого в обе стороны везли различные грузы. На левой стороне проулка два добротных двухэтажных здания, в отдельных квартирах которого живут служащие завода, инженер и мастера.