Избалованные и весьма искушенные европейцы с редким единодушием сошлись на том, что книгу польского писателя Яна Добрачиньского (1910–1984) «Письма Никодима» «нельзя забыть». Она появилась в 1952 году, выдержала 16 переизданий в Польше, была переведена на 20 языков.
Что может быть, в сущности, неблагодарнее для автора, чем попытка воссоздать земную жизнь Христа? Об этом написаны сотни книг на всех мыслимых языках и во всех мыслимых жанрах. И тем не менее оригинальность произведения польского прозаика бесспорна. Редчайший случай: достаточно традиционно выстроенное произведение на поверку оказывается чем-то принципиально другим, нежели просто романом, скорее – переданным через архетипические образы индивидуальным религиозным переживанием. Со всеми неизбежно вытекающими отступлениями от догматичности. Переживанием-встряской, переживанием-исцелением, и – что самое существенное – настолько современным и сегодняшним, что лишний раз убеждаешься, насколько неизменна «кристаллическая решетка» человеческой души. Да, подробно изложены все евангельские истории о Христе, обо всех сотворенных и всем известных чудесах рассказано прямо и буквально, казалось бы, без малейшей попытки перевести их в символический план. Христос Добрачиньского, «яко по суху», идет по водам Галилейского озера, словом воскрешает Лазаря, исцеляет прокаженного… Все так. Но гораздо важнее в романе чудеса не сотворенные… Дела не сделанные. То, что стоит за евангельскими притчами. И тут возможности для интерпретаций безграничны.
Разумеется, книгу можно прочесть с разных позиций. Например, как драму рационального пути к вере. Никодим – прототип современного образованного человека. Ученый, интеллектуал, книжник… В этом контексте само собой напрашивается сравнение Никодима с апостолом Павлом. Если Бог одарил Павла мгновенным озарением, открывшим ему истину, то Никодим, хоть и был (в отличие от Павла) свидетелем земной жизни Христа, тем не менее пришел к вере мучительным путем рационалиста и скептика, говорящего «нет» даже тому, что он видит собственными глазами. Видеть чудеса собственными глазами – и отрицать, и все равно не доверять… Феномен, ничуть не потерявший своей актуальности и сегодня.
Никодим, по сути, сопротивляется тому, чтобы заменить свою «правильную», но не удовлетворяющую его веру, на неправильную, к которой зато тянется его душа. Разве и это не актуально сегодня? В наш просвещенный век свобода вероисповедания формально провозглашена, да только разве с этим меньше проблем, чем во времена Никодима? Как бы то ни было, Никодим пошел за Христом не от недостатка или отсутствия веры, – психологическая ситуация у этого фарисейского учителя существенно отличалась от таковой у нашего современника с его зияющей дырой на месте религиозного чувства. Никодим всей своей жизнью служил единому Богу. Молитвы, посты, жертвы, размышления о Писании для него – повседневная и отнюдь не формальная практика. Учтем и то, что Никодим – один из самых богатых людей в Иудее, у которого есть все, включая славу и признание: он знаменитый сочинитель проповедей, истолковывающих библейские тексты. А все-таки ему чего-то не хватает. Не хватает до состояния удушья, до невозможности жить дальше.
Не чудесами Иисус соблазнил Никодима: ветхозаветный Бог тоже бывал способен на всяческие чудеса. В лице Иисуса Никодим встречает даже не столько Бога – он встречает Божественную любовь. Огромную, перекрывающую человеческий здравый смысл, опрокидывающую все устоявшиеся представления о том, что положено, что правильно. Иисус из Назарета любит его, Никодима, так, что по сравнению с этим меркнет мир. Стоило Иисусу приворожить его – и Никодим был обречен, как были обречены все, прикоснувшиеся к Его любви. Или, выражаясь другим языком, спасены. Полюбив Его, Никодим постепенно теряет все, что он превыше всего ценил в прежней жизни: положение в обществе, друзей, богатство. За эту любовь Никодим отдает единственное дорогое ему человеческое существо.
Добрачиньский рисует Иисуса в обличье Великого Универсалиста. Кстати, эту сторону личности Христа прекрасно чувствовал апостол Павел, заметивший, что во Христе «нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужского пола, ни женского». Как известно, в иудаизме основное чувство, связующее человека с Богом, отнюдь не любовь, а страх Божий. Но цена любви к Богу оказывается еще выше цены страха Божьего. И Никодим, пройдя через ужас крещения Божественной любовью, понес тяжкое бремя избранного.
И все-таки, что же он получил взамен? За что платил? В нашем человеческом измерении вопрос правомерный… Никодим получил ровно то, что Иисус ему и обещал – спасение. Автору удалось придать совершенно конкретный смысл столь раздражающей оппонентов христианства идее спасения. Воздаянием за любовь оказался смысл. Богопознание и самопознание в конечном счете этот смысл обеспечивают. Ведь современного человека не избавляет от страданий «здесь и сейчас» ни вера, ни неверие в то, что он попадет в Царство Божие. Его спасает обретение смысла существования.
Впрочем, роман можно прочитать и множеством других способов и открыть в нем множество других смыслов. Тем он и хорош.
Возможно, читателю будет любопытно узнать, что «Письма Никодима» были написаны «почти случайно». Почти. Яна Добрачиньского, к тому времени уже признанного мэтра польской прозы, всего лишь попросили прислать статью для рождественского выпуска популярного варшавского журнала. А он взял и написал ее в форме письма фарисея Никодима. Так родился замысел романа, который реализовывался довольно долго. Сбор фактического материала, работа в лучших библиотеках мира – все это отняло много времени. Впрочем, «Письма Никодима» – отнюдь не единственное обращение автора к историко-религиозной тематике. Помимо двух романов на библейские сюжеты («Пустыня» и «Избранники звезд»), его перу принадлежит «Святой меч» – повествование о первых христианских общинах и, в частности, о деятельности апостола Петра. Однако такого огромного успеха, как «Письма», эти произведения не имели.
Елена Головина
«… – Господи, – молил я, – в Твоей воле молчать. Но мне так нужен знак от Тебя. На соседней ветке сидит ворон, сделай так, чтобы он улетел, когда я кончу молиться. Он будет взмахом ресниц другого, чем я, и я больше не буду одинок в этом мире…
