Андрей Тавров - Плач по Блейку

Плач по Блейку
Название: Плач по Блейку
Автор:
Жанры: Современная русская литература | Стихи и поэзия
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: Не установлен
О чем книга "Плач по Блейку"

«Плач по Блейку», являясь по преимуществу книгой, провоцирующей спрятанную реальность выйти из тени и обозначить себя в стихотворении, состоит из трех частей – «европейской», «китайской» и «общемировой», воспринятой через универсальное пространство плача-ламентации, единого почти для всех мировых культур. Философские темы книги соседствуют с прямым, почти что «чаньским» созерцанием простых вещей. Поиск внутренней карты человека и ее главных «городов и океанов» – неисчезающих этических ориентиров – вводит книгу в косвенный диалог с мировоззрением таких авторов, как Блейк, Сковорода, Заболоцкий, Циолковский, Э. Левинас, Р. Данкен.

Бесплатно читать онлайн Плач по Блейку


I

ПЛАЧ ПО БЛЕЙКУ

АНГЕЛ БАБОЧЕК

Ангел бабочек на север идет, как мешок
с высыпавшейся мукой, если нет мешка.
Он себе кажется со стороны луной,
а людям он след блуждающего мелка.
Каждый в нем – бабочка, стоящая на лету,
как звезда с бессмертною головой —
превращается в дерево, лебедя или тайную наготу,
невмочь от пенья остаться самим собой.
Он идет и трубит в зеленую как трава трубу,
и авианосец идет как овца за ним,
а матросы порхают на вертолетном кругу —
каждый как стая, как неохваченный дым.
В нем смешались с траурницей – белизна
капустницы, свет смешался и мрак,
и он отражается в зеркале как весна,
а в другом – как конь апокалипсиса и прах.
Не обернись на него – умрешь!
лучше и дальше играть в костюм,
в любовницу, армию, медный грош,
в дольче, в габбану, вообще, в парфюм.
Вот он смотрит в тебя глазами, что состоят
из тебя и земли, тебя и реки времен,
и он плачет и пляшет, и слезы его горят
васильками и бабочками без лиц и людских имен.
Он проходит как облако, зеркалами его не взять,
не зацепить рукой, и пуле он невидим,
и расширено облако криком нездешних стай,
волочащихся сдутым куполом вслед за ним.
А заглянет в реку – обращается в деготь, в кровь,
только бабочки в горле шумят, словно крови бег,
и ты – сам из бабочек – ложишься как долгая бровь
в бабочкин снег – в далекий стеклянный снег.

ЩЕЛЬ

Горящий человек заходит в сад,
он в языках огня, и крик как сад,
он видит, как в саду стоит олень,
и видит щель меж ребер, словно свет.
Он смотрит в щель, а там стоит олень,
такой же, только больше и точней,
и как из-под двери, горит в нем свет,
и кто-то тихо говорит за ней.
Горящий человек глядит сквозь щель
и видит там оленя из слюды
и звезд, и вышел он на мировую мель,
и там стоит среди живой воды.
И щель горит в ребре, а там, за ней
стоит олень, и мирозданье всё
кружит в хрусталике на дне зрачка,
и щель горит в его боку, за ней
стоит горящий человек, весь в языках,
и щель в его боку полна огня,
и шепчет рот ее: нет, ты не прах,
ты – это свет, что сотворил меня.

БЛЕЙК И МЛАДЕНЕЦ

Уильям Блейк парит в дирижабле, а дирижабль в другом
парит дирижабле, а тот в Уильяме Блейке,
странная, если вглядеться, фигура, как снежный ком,
вывернуть в капли из садовой лейки
и поместить в сферу неба, откуда берется дождь.
Блейк идет в сторону Оксфорд-стрит, его спина в пламени,
замечает подкидыша на пороге,
берет его на руки, видит драконьи крылья,
но не отбрасывает, а что-то шепчет в ухо.
Уильям – тертый калач! Сатана, говорит Уильям,
это неправильное слово, правильное – Force, Сила,
и несет дитя в приют мимо
трактиров, набережных, инвалидов,
мимо луж, телег, хлопающих калиток,
мимо служанок, клерков, грузчиков, открытых окон,
Уильям идет как разорванный кокон,
ставший бабочкой в воздухе достоверном,
мимо матросов, баров, мимо таверны
с государственным флагом, славься и правь морями,
бабочка с выгоревшими бровями!
Первая сфера Англии – ангел по имени Сандальфон,
снег на него сыплется со всех сторон.
Совесть – это форма пространства и речи.
У Блейка на спине зажглись все свечи.
Любовь это то, что формирует формы, гнет брег и губы,
но щадит тростник и рыбацкие шлюпы.
Младенец умирает, совсем синий, но Блейк донесет младенца,
он донесет младенца,
завернув в свое сердце бум-бум, в свое сердце бум-бум —
одно и то же сердце для лошади, рыбы и бабочки.
Наших форм не видят ангелы, все это бред собачий
про нежных ангелочков.
Язык смерти – все, что мы тут столь важно делаем и вещаем —
им неведом, и сами мы им неведомы.
Ангелы видят сердце Блейка – что-то вроде безрукого
и безногого инвалида, в лучах плывущий обрубок,
что-то вроде пустой байдарки на зеленой реке —
звезда Престолов.

ГОГОЛЬ В РИМЕ

Николай танцует на площади, а птица в небе,
чарторыжская липа цветет, майор Ариэль!
Что произойдет, то вновь повторится
раз в миллион лет карамелькой под языком.
Николай, он из плаща и носа, из башмака и каштана,
он Себастьян из молочной буквы, из дыма под языком,
оскал его волчий, и плачет глаз-горемыка,
зыблема жизнь – полиэтиленом на рогах у лося.
Твердая твердость есть в Риме, легкая тяжесть,
зрячая зрячесть есть в нем и вещная вещность,
кровная кровь и солнечность кровли есть в Риме,
и птица спешит по гнездо в небесах тороватых.
Вдохнет он себя, а выдохнет серебро
Дона-реки, ни с кем ни знаком, ни рыба, и ни Тарас,
качает себя на кроватке – ребро напоказ,
ах, гули-гули! ах, Коленька, ах баю !
Идет и уходит, как снег под лучом в овраг,
плавит себя до черепа и ноги,
уже на свободе и призрачен, словно враг,
когда жизнь на луну уносят, блеснув, штыки.
От письма-человека остается сфера, стекло,
как от птицы яйцо, от туши сгнившей – жакан,
от всего остается сфера в сфере другой,
объятая третьей, и в ней стоит ураган.
Катайся, круглись, стукайся, закругляй,
пока живешь и бормочешь вещи или слова,
себя узнавая как край, выступивший за край
себя самого как карта, как синева.

СЕРЕДИНА

Птица летит птице навстречу,
к себе приближаясь, к себе приближаясь, к крику.
Не видно зеркала, и к зайцу бежит заяц.
А белые ноги и белая грудь
дрожат от натянутых изнутри пружин.
И рыба плывет к рыбе.
Чжун юн, говорит Кун-цзы, держись середины.
Но зеркала нет.
Встречаясь, они исчезают,
чтоб появиться в ангеле
или в кабане, или бумажном кораблике,
в чашке кофе, в ампутированной ноге,
в ночной фиалке, реже в человеке.
Рыба это не рыба, это почти рыба.
Буква это почти буква, а тело почти тело.
Шрам это почти шрам.
Мы с тобой нащупывает друг друга
как медузу в вазелине желеобразными пальцами.
Мыслит ангел вещами,
а вода рыбой,
и то, что не изменится в мертвом
или в дереве,
и есть середина.

СТЕКЛЯННЫЕ ДИРИЖАБЛИ

Воздух, как лев, лежит и лижет себя,
вылизывает золотой завиток,
что август-иероним переписал, сопя
в сухую книгу реки, в световой глоток.
Лев уходит на водопой, к музыке береговой,
буква скользит над водой,
а ты исчез, словно лишний вес,
отраженный косой косой.
Соберешь себя разве, тварь, из хлопка на том берегу,
из мелка в деревянной школе, чей мучим след?
из белой юбки, задранной на бегу,
с которой, крестясь, пошел по бассейну свет?
Мальчик на самокате, чайка, куски
льва – то сгустятся, то снова жужжат осой,
липа цветет не с той световой руки,
не обнаружить себя не обнаруженным собою собой.
Стеклянные дирижабли парят над Москвой —
разжиревшим городом лишних букв,
неразличимы в небе, как ангел в степи пустой,
как шваркнуть в воду стеклянный бой —
не перевернет его плуг.
Стеклянные дирижабли, щурясь, шевелят волну,
добавляют шелеста липам, хвалы холмам,
запятую Иерониму и Иеронима – льву,
из живых их никто не видал, даже Аллах.
Их отсвет – в ветре, от них скулы воют в любви
и голова прозрачна наутро в ответ,
когда с переметной искрой в глухой крови
поднимает тебя на дюйм позвоночный свет.
Я шел как пауза меж двух остальных —

С этой книгой читают
Ведущий поэт России делится своими сокровенными мыслями о судьбах литературы и цивилизации. Серия эссе, получившая широкий отклик в интернете, собрана в виде уникальной книги, продолжающей традиции мандельштамовского подхода к науке «поэзия». Андрей Тавров возобновляет забытый жанр открытого размышления, без абстрактного теоретизирования и интеллектуальной цитатности и говорит о сложных духовных вещах простым и доступным языком. Сборник предназна
Матрос на Мачте – Предлагаем вашему вниманию книгу под названием "Матрос на мачте". Автор – Андрей Тавров – поэт, прозаик, журналист, редактор поэтической серии издательского проекта "Русский Гулливер", а также главный редактор журнала "Гвидеон".
Книга Андрея Таврова обращается к средневековому жанру часословов, упорядочивающих те события мирового цикла, которые составляли смысл жизни человека, азбуку его мировоззрения – от основной античной и звездной мифологии до жизнеописаний святых и объяснения христианских праздников. Год жизни Часослова связан не только с четырьмя временами года, но является и годом невидимых смыслов, на которые человек опирается и которые он созидает, чтобы не утра
В книге современного поэта и прозаика Андрея Таврова собрана его «короткая проза». Рассказы и повести объединены стремлением героев увидеть за гипнотической и однозначной наличностью мира его скрытый внутренний смысл, его таинственную составляющую, обретаемую каждый раз заново на свой страх и риск. Эта подчас мучительно дающаяся «драгоценность» заставляет преобразиться внешний мир, открывая в нем новую, нелинейную перспективу.
Читателю предстоит познакомиться с не совсем обычной книгой, состоящей из двух частей, нечто вроде книги с половиной…Первая часть – написанный в ящик стола сорок лет тому назад роман «Однова живем» о глубоко самобытной судьбе русской женщины, в котором отразились, как в «капле воды», многие реалии нашей жизни, страны, со всем хорошим и плохим, всем тем, что в последние годы во всех ток-шоу выворачивают наизнанку.Вторая часть – продолжение, создан
Книга казанского философа и поэта Эмилии Тайсиной представляет собой автобиографическую повесть, предназначенную первоначально для ближайших родных и друзей и написанную в жанре дневниковых заметок и записок путешественника.
Предлагаемый вашему вниманию авторский сборник «Сказки Леса» состоит из историй, каждая из которых несет в себе частичку тепла и содержит капельку житейской мудрости.Это сказки как для самых маленьких детей, так и для тех, что еще живут в каждом взрослом.
Крым, подзабытые девяностые – время взлетов и падений, шансов и неудач… Аромат соевого мяса на сковородке, драные кроссовки, спортивные костюмы, сигареты «More» и ликер «Amaretto», наркотики, рэкет, мафиозные разборки, будни крымской милиции, аферисты всех мастей и «хомо советикус» во всех его вариантах… Дима Цыпердюк, он же Цыпа, бросает лоток на базаре и подается в журналисты. С первого дня оказавшись в яростном водовороте событий, Цыпа проявля
Что мы знаем об элите? Об интеллектуальной элите? Мы уверены, что эти люди – небожители, не ведающие проблем. А между тем бывает всякое. Герой романа «Попугай в медвежьей берлоге» – вундеркинд, двадцатиоднолетний преподаватель арабского языка в престижном университете и начинающий переводчик – ни с первого, ни со второго, ни с третьего взгляда не производит впечатления преуспевающего человека и тем более элиты. У него миллион проблем: молодость,
Катю предала собственная семья, но случайный человек, уже немолодой и бывалый, пришел на помощь и отправился с девочкой искать ее отца, о котором она не слышала с самого детства…В авторском сборнике Ольги Покровской представлены рассказы о человеческом тепле и чувстве, что помогает жить в самый сложный момент. Они о настоящем чуде. Ведь это чудо, когда двое перестают быть друг для друга чужими!
«Стихи морей» – это истории разных людей: мужчин и женщин, девушек и девочек, молодых юношей и стариков.Это истории о боли, поисках себя, открывающихся с возрастом истинах. Истории о том, что важно и от чего бегут по коже мурашки. Истории о любви. И о каждом из нас.
Зигмунд Фрейд – знаменитый австрийский психолог и психиатр, основоположник психоанализа, ученый, чьи открытия обогатили многие области современных знаний. Его работы «Толкование сновидений», «По ту сторону принципа наслаждения», «Тотем и табу», «Я и Оно» вызывают интерес не только у специалистов-психологов, но и у самого широкого круга читателей. В настоящем издании вниманию читателя предлагается одна из главных работ Зигмунда Фрейда «Введение в