Платон разрушил философию – эту мысль стремятся внушить нам некоторые мыслители Нового времени. Согласно Ницше и Хайдеггеру, философия так и не сумела оправиться от усилий Сократа и Платона. К V в. до н. э., когда они жили, философия существовала неполных двести лет. Во многих отношениях она только зарождалась. И тут-то все как будто пошло не туда.
Сократ сам ничего не написал. Нам в основном известен тот полуисторический персонаж, который появляется в «Диалогах» Платона. Зачастую трудно понять, выражает ли он идеи, высказанные подлинным Сократом, или является рупором Платона. Как бы то ни было, Сократ радикально отличался от предшествовавших ему философов, ныне известных как досократики.
Так как же Сократ и Платон погубили философию, которая только начиналась? Видимо, их ошибка в том, что они понимали философию как рациональную деятельность. Все испортило введение аналитических методов и рациональных аргументов.
Но что представляла собой эта бесценная досократовская традиция, разрушенная доводами разума? Среди философов-досократиков было немало блестящих и оригинальных умов, которые задавали разнообразные глубокие вопросы: «Что такое реальность? Что такое жизнь? Что такое бытие?» На многие из этих вопросов философия не может ответить до сих пор (а некоторые современные философы отказываются играть в подобную игру, заявляя, что не на эти вопросы надо отвечать в первую очередь).
Самым интересным (и оригинальным) из досократиков был Пифагор. Сегодня Пифагора помнят прежде всего из-за его теоремы: сумма квадратов катетов прямоугольного треугольника равна квадрату его гипотенузы. Столетиями эта теорема приводила многих к первому математическому откровению – что они никогда не поймут математику. Именно Пифагор сильнее всего повлиял на Платона, и у него следует искать истоки многих платоновских идей.
Пифагор был больше чем философ. Ему удавалось совмещать роли религиозного лидера, математика, мистика и диетолога. Этот незаурядный интеллектуальный подвиг не мог не оставить следа в его философских идеях.
Пифагор родился на острове Самос около 580 г. до н. э., но бежал от местного тирана и основал свою религиозно-философско-математико-диетическую школу в Кротоне – греческой колонии на юге современной Италии. Он составил длинный свод правил для своих учеников-последователей-мистиков-гурманов. Среди прочего он прямо запрещал есть фасоль и сердце, начинать еду с куска хлеба, оставлять ласточкино гнездо на своей крыше и ни при каких обстоятельствах не разрешал есть собственную собаку. Аристотель утверждал, что Пифагор находил время и на чудотворство, правда, подробностей не оставил. По мнению Бертрана Рассела, Пифагор «сочетал в себе Эйнштейна и миссис Эдди»[1].
Внушительный перечень достоинств Пифагора не впечатлил граждан Кротона. Им в конце концов все это надоело, и Пифагору снова пришлось бежать. Он поселился в Метапонте, где и умер около 500 г. до н. э. Его учение процветало еще сотню лет благодаря мистикам и математикам пифагорейской школы, расселившимся по Южной Италии и Греции. От них-то Платон и узнал о Пифагоре.
Как и Сократ, Пифагор предусмотрительно ничего не записывал. Его учение дошло до нас только в трудах его учеников. Теперь мы знаем, что именно последователи Пифагора несут ответственность за ту пеструю смесь мыслей, мистических практик, математики, философии и всякой гили, которая теперь называется пифагорейством. Кстати, знаменитая теорема Пифагора о квадрате гипотенузы почти наверняка выведена не самим Пифагором. (На радость нематематикам, это значит, что Пифагор тоже не понял бы теорему Пифагора.)
Знаменитая фраза Пифагора «Всё есть число» произвела огромное впечатление на Платона. В ней – ключ к философскому учению Пифагора, столь же глубокому, сколь и влиятельному. Пифагор считал, что за сумбурным миром воплощений стоит идеальный гармоничный мир чисел. На самом деле число в его понимании близко к тому, что мы назвали бы формой. Материальные предметы не состоят из материи, а сводятся к формам – поверхностям и структурам, – на основании которых они созданы. Идеальный мир чисел (или форм) исполнен гармонии и более реален, чем так называемый реальный мир. Именно Пифагор (или пифагорейцы) открыл связь между числом и музыкальной гармонией. В свете этого открытия пифагорейская теория форм (или чисел) не кажется такой уж надуманной. Не кажется она нелепой и в свете современной физики элементарных частиц, которая охотнее прибегает к числам или описаниям форм, нежели к определениям материи.
Такое невещественное мышление было характерно для досократовской философии. Ученик Пифагора Гераклит, например, полагал, что всё есть поток. Он утверждал: «Нельзя дважды войти в одну реку». Любопытно, что этот взгляд уводит далеко от интереса к чистой форме и предвосхищает идеи другого досократика, Демокрита. Тот уверял, что Вселенная состоит из атомов. Демокрит пришел к этому заключению за две с лишним тысячи лет до того, как современные ученые решили, что, пожалуй, он прав. Философам понадобилось примерно столько же времени, чтобы прийти к мысли, высказанной еще Ксенофаном, досократиком из Ионии: «Что касается истины, то не было и не будет ни одного человека, который знал бы ее относительно богов и относительно всего того, о чем я говорю. Ибо если бы даже случайно кто-нибудь и высказал подлинную истину, то он и сам, однако, не знал бы [об этом]. Ибо только мнение – удел всех». Это заявление жутким образом напоминает идеи, предложенные в XX в. Витгенштейном.
Такова была богатая и разнообразная философская традиция, из которой вырос Платон.
Платон был известным борцом, и имя, под которым он нам известен, было его борцовской кличкой. Оно значит «широкий» и, видимо, намекало на его плечи (или на лоб, как утверждают некоторые). При рождении в 428 г. до н. э. Платон получил имя Аристокл. Родился он в Афинах или на острове Эгина, лежащем в Сароническом заливе, в тридцати километрах от Афин. Платон происходил из аристократической семьи: по преданию, род его отца Аристона восходил к Кодру, последнему афинскому царю, а род матери – к великому законодателю Солону.
Как у всякого честолюбивого представителя знатного рода, интересы Платона первоначально лежали в иной сфере. Дважды он побеждал в Истмийских играх, но, кажется, так и не преуспел в Олимпийских. Тогда он попытался стать великим поэтом-трагиком, но ни на одном из серьезных состязаний не сумел убедить судей. Не добившись победы в Олимпии – тогдашнего эквивалента Нобелевской премии, – Платон почти отказался от политической карьеры. Наконец он делает последнюю попытку и решает заняться философией: становится слушателем Сократа.
