Свадьба была в разгаре.
– Горько! – нестройно крикнули пьяные гости, и мне действительно стало горько.
Не такой я представлял себе свою свадьбу. Как минимум, я хотел бы видеть ее с традиционной невестой в белом платье и хоть с какой-нибудь там фатой. Ну, или в шляпе. Или с такими маленькими беленькими цветочками на голове, выполняющими роль заколок и украшений одновременно.
Но белого платья не состоялось, не было и фаты, шляпы тоже не было, не говоря уже о цветочках. Впрочем, невесты тоже не наблюдалось.
Шепнув мне на ухо после регистрации в загсе: «В ресторане в пять словимся», она прыгнула на мотоцикл и исчезла со скоростью двести километров в час. «Харлей» был моим свадебным подарком, о котором я многократно успел пожалеть. Она носилась на нем, как ведьма на помеле, не считая нужным сообщать, куда и зачем исчезает и когда изволит материализоваться из воздуха.
– Горько!!! – Многоголосый клич повис в ресторанном мареве алкогольных паров и сигаретного дыма.
– Ну и с кем прикажете целоваться? – спросил я большей частью у себя, потому что в этой многочисленной пьяной толпе никому не было дела до виновников торжества – жениха и невесты.
Вы замечали, что на свадьбах и похоронах все очень быстро забывают про повод, по которому пьют?!
– Если вы не против, то можете сделать это со мной, – жарко шепнул мне на ухо женский голос.
– Что «это»?! – всерьез испугался я, отшатнувшись от влажного дыхания в щеку.
– Поцеловать! – воскликнул голос. – Вы же сами только что вопрошали: «Ну и с кем прикажете целоваться?» Так вот, я не против.
– Да, но я не «за»! – Я вскочил со своего места и уставился на претендентку на мой поцелуй.
Она была юная, она была нежная, на ней было белое платье, а в волосах у нее болталась россыпь трогательных нежных цветочков-заколочек.
– Ты кто? – спросил я.
– Подруга невесты. Эля. Элеонора! Нас же знакомили там, в загсе!
– Разве? А скажи-ка, подруга, где же у нас невеста? Где Элка?!! Почему я, как последний извращенец, женюсь сам на себе?! А?! – Сам того не заметив, я попер на юную хрупкую девушку своей стокилограммовой тушей. Она попятилась и упала на стул.
– Ой, Элка предупреждала, что вы можете рассердиться, если она ровно к пяти не успеет в ресторан.
– Предупреждала?! – заорал я так, что музыканты на сцене перестали играть свой изысканный блюз. – Предупреждала?!
– Горько! – крикнули чертовы гости. – Го-орько! – заорали они что есть сил.
Я схватил девчонку за хрупкие плечи и припечатал ей в губы грубый мужской поцелуй.
А потом запил его водкой.
А потом снова поцеловал – долго и горестно, закрыв глаза и переставая дышать.
Горько так горько.
Оркестр опять заиграл. Случалось ли вам присутствовать на свадьбе, где нет невесты и надсадно рыдает блюз?
Я могу ответить на этот вопрос положительно.
* * *
– Развод и девичья фамилия! – перекричал саксофон хорошо мне знакомый, родной практически голос. – Нет, Бизя, какая же ты скотина!
Она стояла по ту сторону стола в дизайнерски-продуманном рванье: джинсы с дырками на коленках и сливовая майка с воротом, который будто бы долго грызла собака. Из-под майки выбивались ярко зеленые лямки бюстгальтера. Наверное, это было модно – белье из под жеваной майки – не знаю. Я ничего не смыслю в таких вещах. По мне так лучше нормальное платье.
На ее загорелом плече красовалась татуировка – голова разъяренного бизона, и эта татуировка была единственным моментом приготовления к свадьбе, который позволила себе сделать Элка.
– Я не хочу быть кретинкой в рюшках, – заявила она мне, когда за неделю до регистрации я предложил ей зайти в салон и выбрать себе красивое платье. – Мне тридцать лет, я грешна как стадо чертей, и глупо упаковывать мои метр восемьдесят, лишенные силиконовых прелестей, в символ женственности и невинности. Впрочем, хочешь, я надену балетную пачку? Будет прикольно!
Я с трудом отговорил ее от пачки, и тогда она пообещала мне к свадьбе сделать сюрприз. Сюрпризом оказалась цветная татуировка, символизирующая мое нехитрое прозвище – Бизя, Бизон, – данное мне за мой рост, вес и навыки, приобретенные в десантуре.
Увидев ее тату, я усмехнулся:
– И чем же мне ответить на это? Как увековечить тебя? Писать твое погоняло «Беда» как-то не хочется, двусмысленно очень уж.
– Достаточно будет моего портрета на твоем бицепсе, – усмехнулась Элка, и я поскорее постарался замять этот вопрос.
И вот она явилась с опозданием на целый час в ресторан, сверлит меня уничижающим взглядом через стекла своих очков и... опять, опять во всем виноват я, потому что сграбастал в охапку какую-то левую девку и поцеловал ее зло и отчаянно.
– Господа приказали «горько», – попытался оправдаться я, рукой обводя многочисленных присутствующих в зале. Они ели, смеялись, переговаривались и танцевали – им дела не было до семейных сцен.
– Эля, он к тебе приставал? Лез? Как? Давно? Сильно? Долго? Нагло? – Элка подскочила к нам и выдернула девчонку из моих объятий.
– Заткнись, – прошептал я ей. – Ты свалила из загса, не затруднив себя объяснениями, ты опоздала на час в ресторан, ты напялила на себя драный наряд Гавроша, ты... Скажи на милость, что мне было делать, когда пьяный люд требовательно заорал «Горько!»? Что?! А эта твоя подруганка сама предложила себя для страстного поцелуя. Я вцепился в нее от безвыходности и злости! И потом... у вас имена похожи. Эля, Элка – какая разница?.. – Зря я ляпнул последнюю фразу. Мой монолог с одной стороны был «наездом», с другой – нелепой попыткой хоть как-то себя оправдать. Нужно бы было выбрать одну линию поведения, а не путаться тут в эмоциях под ее пристальным насмешливым взглядом.
– Тебе понравилось? – тоже шепотом «поднаехала» Элка. – Скажи честно, тебе понравилось тискать юную девушку? А? Ну!
По тому, как она это спросила, до меня вдруг дошло, что девка с лиричным именем Элеонора была чистой воды подстава, и организовала это спектакль не кто иная, как сама Элка.
– Пошли, – я схватил ее за руку и потянул на выход – туда, где холл светился отражением ярких лам в зеркалах, зеленел пальмами и манил уютными кожаными диванчиками.
– Куда?! – учуяв неладное, Беда уперлась пятками в пол.
– Пошли-пошли, – процедил я и легко сдернул ее с места. – Я организую тебе роскошный семейный скандал.
Ей ничего не осталось, как послушно перебирая ногами, последовать за мной.
В холле я не стал останавливаться – тут стеной висел сигаретный дым, доносившиеся из зала звуки блюза душили и без того спертую атмосферу, а два парня у пальмы безуспешно пытались подраться. Они были пьяны, пьяны и еще раз пьяны – удары не получались, не вытанцовывались, и парни то и дело клевали носами в роскошную зелень пальмовых листьев. Мне стало больно на них смотреть, и я вытащил Беду на крыльцо ресторана, где жестом приказал истукану-швейцару скрыться с глаз и не полоскать свои уши в чужих семейных проблемах.
