Я и не думала начинать эту историю с лишних вступлений. Просто хотела сразу окунуть читателя в свой мир. Однако один хороший человек однажды спросил меня: «С каких слов ты собираешься начать?». И ответ «с обычного описания рассвета» звучал не очень здорово даже для меня. А значит, вот вам моё предисловие, друзья…
…На одном клочке земли – два совершенно разных мира. Испокон веков ненавидели они друг друга самой лютой ненавистью. И никогда, никогда не собирались пересекаться. Два мира. Две сущности. Две стороны Земли…
Казалось, не было конца этому противостоянию. Как и не было начала. Лишь древнейшие из древнейших шептали правнукам своих правнуков, безмятежно сопящим в колыбелях, о легенде Отца и Матери. О том, как сотворили они Землю и как не смогли сохранить свою Любовь.
И разошлись они по разным сторонам. И каждый забрал свою Энергию, не желая делить её с другим.
И существуют теперь их миры бок о бок. Такие близкие, но такие далёкие. Такие разные, но такие схожие. И ни один сын Отца, ни одна дочь Матери не подозревает теперь о том, что на самом деле каждый из миров всегда был и является отражением другого.
Одно небо. Одни звёзды. Один воздух. Одно Ядро. Одна жизнь.
Два мира. Две сущности. Две стороны плоского клочка земли, плывущего в бесконечной неизвестности…
Но однажды им суждено было столкнуться. И срастись воедино.
Глава 1. Кувшинки
Как говорится, ничто не предвещало. Это утро было совершенно обыкновенным.
Как обычно, восходний краешек неба над Силентиной поглощало зарево. Из-за горизонта выплывал Дневсвет, пузатый и алый, словно томат, налившийся настолько, что его кожица вдруг с хрустом треснула где-то на боку, и едкий густой сок уже разливался по небу. Он поглощал одну за другой оставшиеся редкие звёздочки, обращал синие кроны сосен в пламя, а воду реки Странницы – в кровь.
Как обычно, отходили ко сну все силентинские волшебные твари. Глюкоящерки, увлажнив напоследок безумные глаза собственным синим языком, смыкали все три пары век и терялись в листве. Помпозавры втягивали рога, подбирали хвосты и зарывались поглубже в дупла необъятных и бесконечно высоких сосен. Где-то вдалеке раздавались последние усталые напевы ярк-ярков – ежедневный ритуал прощания с ночью.
Ночь в Силентине – время волшебства.
Как обычно, эстафету волшебных существ перенимали дневные создания. Большинство этих птиц, зверей и насекомых не выделялись ничем примечательным. Однако и среди них можно было обнаружить весьма интересных особей. Силентинцы называют их сверхживотными и легко вычисляют этих ребят по негативной окраске. Такая шкура говорит о невероятных способностях существа, однако взамен серьёзно сокращает его жизнь на Земле. В остальном же сверхживотное ничем не отличается от своих бездарных собратьев и ведёт абсолютно такой же прозаичный образ жизни.
Вот и насыщенно-синий сверхолень вышел из леса утолить жажду в десятке метров от края Земли. Видимо, в этом месте вода Странницы казалась ему особенно вкусной. Понять его было несложно, ведь именно здесь, напротив восходящего Дневсвета, никогда не могло быть застоя и цветения: разогнавшийся кристально-чистый поток достигал своей конечной цели и с победным шумом срывался прямо вниз, в бесконечную неизвестность.
Но тут произошло нечто, отчего олень резко поднял тяжёлую голову, замер на секунду, а затем развернулся и удалился обратно в лес громадными сверхскачками.
На этот раз понять его поступок было гораздо сложнее, ведь для этого необходимо было взглянуть прямо на слепящий Дневсвет. И сейчас напротив него, немного правее реки, из-за горизонта поднимались вверх два чёрных размытых силуэта.
В тот момент, когда силуэты почти остановились, каждый из них выпустил в сторону земли нечто наподобие троса с крюком на конце. Крюки плотно впились в почву, и тросы тут же начали сокращаться, притягивая хозяев к твёрдой поверхности.
И вот в траву тяжело приземлились две пары сапог.
Теперь силуэты приняли более чёткие очертания. И в них вполне можно было бы узнать человеческих существ – одно туловище, четыре конечности, голова на плечах и отсутствие любых излишеств в виде крыльев, рогов или хвоста – если бы не покрывающий их тела толстый слой одежды и пугающих устройств. Из-за чего можно было бы сделать вывод, что на спине у них находится панцирь, а голова имеет форму гладкого шара.
Один из пришельцев – тот, который был явно помельче – приземлился первым. Он тут же сбросил с плеч «панцирь» (оказавшийся рюкзаком с торчащими во все стороны наростами) и упал на колени. Некоторое время он неподвижно оставался в таком положении, уставив в пустоту единственный глаз, не имеющий зрачка и растянутый на полголовы.
Второй, более крупный пришелец, приземлившись чуть позже и слегка переведя дух, бросился к напарнику. Но первый проигнорировал протянутую руку помощи и остался на коленях. Спустя минуту он медленно ухватился за голову (под которой, как оказалось, была спрятана вторая), стащил её прочь и устремил вдумчиво-растерянный взгляд куда-то вдаль.
Пришелец оказался обыкновенной девушкой. Волосы её, хоть и немного растрепались от снятой «верхней головы», были гладкими, блестящими и настолько безупречно подстриженными, что казалось, будто каждый волосочек вымеряли с точностью до миллиметра. Доставали они девушке до подбородка, кроме чёлки, слегка прикрывающей брови, а окрашены были в чистейше-чёрный цвет. И только несколько алых прядей равномерно разбросались по её голове, сливаясь с зарёй. Кожа девушки была чересчур безупречна, чёрные брови симметрично расположились над узким разрезом её глаз цвета спелой вишни. И можно было бы ещё долго описывать её миловидность… если бы остальная часть лица не была скрыта под сложной маской, от которой под одежду вела ребристая трубка.
Приняв действия напарницы за разрешающий сигнал, второй человек тоже стянул с себя «голову» и, как ни странно, оказался таким же обыкновенным парнем. На его скуластом лице не было никаких инородных деталей, так что можно было легко разглядеть крупные подбородок и нос, реденькую каштановую бородку, густые брови и по-собачьи преданные карие глаза. Рыжие волосы на макушке были убраны назад и там переплетались с височными тонкими косичками. В одном из его ушей красовались три небольшие серьги.
Молодой человек, несмотря на явное волнение, терпеливо ожидал от напарницы последующих команд. Он переминался с ноги на ногу и скользил глазами по окружающим предметам. Взгляд его прыгал с реки на сосны, с сосен на облака, с облаков на траву и далее по кругу, лишь изредка замирая на таких чудных явлениях, как, например, серебристая рыбина, поймавшая в прыжке мотылька.
