Зачем на том эпохальном сне культуры прячешь свой
родственный день, как идеал потери и сомнения к личному? По этим
снам ты всходишь, как строка и спрятанная нить земли. Её
прошедшей влаги и сухого утра, оно неспешно обнимает этот день.
Знаком ли свист плохой разлуки на том краю земли, где свили
однорукие цели – причины ждать другого поворота судеб? К тебе ли
схожим диалектом сражается их полуденный восторг и месть, что ты
уже страшнее, что выгода на интеллектуальном солнце прямого
поворота тени земли? Страдаешь и устрашаешь своей надеждой
ждать упрёка к смыслам похоронного времени, встречая этот свист у
самого холодного дня времени года. Как был вопрос, ты задаёшь
ему и точный возраст другой мифологемы счастья, по времени к
чему уходишь на длительное памятью расположение земли под
страхом медленных невзгод. Когда бы ушли твои роли о сожалении
и ужасах приготовленной, последней ночи к талой причине быть
хаотическим и нужным восторгом внутри патетического зрения,
встречающихся глаз впереди радости иллюзии? Вместе с ней ты как
бы снова исчезаешь, и страхом увенчанный мир располагается на
твоей маске умышленного чувства юмора. К чему ты был сегодня
джентльменом и расторопным желанием описать самый трудный
день своей равнодушной жизни.
Не спрашивая о чутье, его заводит между тленным опытом
похоронившей маски – твоя имманентная притча быть дураком без
наследственного положения и мнения чуткого судьи перед работой
благородства на наитии. Как же холоден и трепет, что сиюминутно
струится на ладони неприхотливого ужаса смерти, по которому
стекают капли умеренной страсти стать идеалу её красоты – нужнее
чем быть человеком. Не схоронив свой попустительский набор
юмора по понедельникам в особо тщетной панораме схожего дня, ты
расстилаешь своё положение мерой руки и натягиваешь ужасную
боль нерадивого путника смерти, проходящего по стене из каторги и
любви к одинокому преткновению мечты. Как бы не бывало плохо
от стороннего меча твоей природы идеалов состояния к личному -
ты устремляешь свой взор на естественное право стать лучшему в
своей жизни, как магический оборотень привлекательного
философского наследия бытия перед собой. Но не спеша, так близко
ходит интеллект дремучей суеты мироздания, в чём сходство
поэтического разума гнетёт и утверждает твою аналогию новой
жизни и пленительного ада рассуждения о своём конце. Не
жизненной ли сказкой ты напророчил цель на собственном аду из
преткновения природы и философской схожести быть жизнью на
причале ветреного смысла бытия?
Что – то нечеловеческое и очень знакомое уводит тень
расслоения мысли и ханжества внутри состояния блага над
рождением другого идеала. Такого, что ещё вчера ты бы отдал
жизнь на перо одной модели смерти, но сладок был потерянный
манер у ценности своей мечты. Как чёрный шар на многолетней
слаженной природе откровения её личной заслуги, перед
ментальным бытием сознательного определения своей сущности.
Как же твоя пленительная старость учит сегодня о формах
философского умо снисхождения на земле? Что ещё одно поколение
мысленного счастья забыть свой фатализм – становится новой
культурой и перманентной системой давно забытого идеала
социального возраста? Сражаясь ли с заслугой по отчим дням твоих
надежд ты обустраиваешь век и солидарный аппарат на тоненьком
участии своего эго перед материальной заслугой быть человеком
самому себе. Или же кому – то из большего чувства особой культуры
риторического проявления мира свободы права. В этом сборнике
поэзии, как учит этическое наследие вины перед романтикой
культуры – снова восстанавливает день твоя нарочитая мудрость -
свой последний фатализм на земле, его целостные системы и
пародии на идеалах жизни перед творением благородства. Многие
обращались бы к тебе, но тон родства и собственного блага уж
станет снисходителен и мал, что вольность от эпитета к твоей
любви. Как звучному условию мира и предчувствия элегии стать
человеческим. Но таким, какое бывало в картинах твоей моральной
фобии безумия и становления личного к социальной власти
культуры. В ролевом смятении её перманентной особенности жить
среди людей, таких же как и твоё сознательное эго.
Усталый подвиг равноправия
Ведёшь тщедушный разговор,
А твой надзор так близко недалёк,
Он вынул фобии отчисленное я,
Чтоб преподать тебе – бесчисленный урок.
Пока торгуешь снедью от былин,
Пока ты жалок в чувствах на покое -
Ты ждёшь иллюзий в собственной груди,
Им места нет в прелюдии – со мною.
Искать ли то пространство бытия
Или забыть случайный ропот разговора,
Пока идёт в надмении длина
Твоей руки из медленного взора?
Ты ищешь ей опальный элемент,
Чтоб завтра душу смертью – отводить,
А боль потом в уме души – хранить
И думая в предтечи отдавать.
Зачем же спор на равном берегу
Сложил твои слоновьи глаз приметы,
Ведь ты один и словно на бегу -
Всё исчезаешь в призраке последнем?
Когда б надеждой вспахано – во вне
Искусство думать в каждой тишине,
Чтоб смерть держать за это опахало -
Такое же, как миф вопроса в нас?
Не угадаешь им растерянный износ,
Не занимая вопль внутри – своей прохлады,
На равноправном, численном и плавном
Системой обнаруженном следу.
Он жив, что зов чутья на этом сне,
Им ветер сложит крылья – в глубине
И ты увидишь лик потворный мира -
За этот ли вопрос на самом дне?
То что оставил человек не мне -
Не быть тому – предчувствием управы,
А только формой облачать сквозь дым -
Безоблачное дерево – за ним.
Как сладкий час в исчадии в аду -
Берёшь свою гитару на ходу
И форма счёта временем прошла
Сегодня думать в мифах – об иное.
Она – твой мимолётный ориентир,
Она свобода в пропасти слепого,
Когда ты видел интеллектом мир
И жил сквозь призму облачного дня.
Дав равноправный облик от меня -
По правому лицу – из нот мотива
Ты ищешь сердце медленно, ревниво -
Пока за этим светом мысли – сам
Ты не устал над подвигом – хранить
Звезду различий в юности управы,
Как этот день от смерти равноправный,
Что очерк звёздам задаёт – под стиль.
Ведёшь ли этот спор на медном сне,
Его реальность стала полноправной
И лик луны всё ищет свет во мне,
Как будто он зовёт – на этом сне.
На сером постоянстве у идей
Ты хочешь знать, задумывая слово,
Что хочет бытие любить -
Какой ценой у истины прямой?
Осталось воли к малому уму
Сегодня, думая не так и много,
За долгим светом мифы обойду
И жизнью утомлённой проведу -
Один сюжет на призраках забытых,
Им сорок лет мучения и слёз
Заранее из слепленного яда -
Ты не пронёс и в тождестве ума -
Настало бытие другого взгляда.
Ему пророки задают вопрос:
«Что делать нам, когда и жизни нет,
А тот портрет стоит внутри лицом,
Повёрнутым над обществом – потом?»
На сером постоянстве нет идей
И формы авангарда спели рядом,
Где думали одни потёртым ладаном,
