Я долго жил среди цирковых. Я был цирковым. Им остаюсь. Теперь уже останусь навсегда…
Это не профессия, не стиль жизни, не убеждения. Это – «хромосомы». Их необычная комбинация. Это всё вместе. Как проклятье. Или – Величайшая из наград…
В этой книге что-то вымысел, что-то – правда. Но где что, теперь трудно определить, столько времени прошло…
События книги происходят в середине девяностых годов теперь уже прошлого столетия. Многих героев повествования на этом свете больше нет. Кто-то ещё жив…
Век настоящий сменил век минувший. Одна эпоха пришла на смену другой. Мне кажется, что незаметно для всех одна человеческая цивилизация сменила другую…
Что-то неуловимо изменилось в этом мире на планете Земля. Поменялось многое, что когда-то грело душу и волновало сердце.
Изменился цирк, его стилистика. Но не поменялись люди цирка. Они те же, что и прежде. Я с лёгкостью узнаю их на вокзалах, в аэропортах. Мне кажется, я знаю их всех, как своих родственников. Они и есть родственники. Одна кровь. Один «хромосомный» ряд, причудливо созданный Великим Небесным Художником.
В этих людях по-прежнему живёт самое ценное – Человеческая Любовь…
* * *
Семейная жизнь Пашки Жарких и Светы Ивановой дала трещину…
За четыре года у них не было ни измен, ни особых скандалов. Всё происходило вроде по нарастающей – с каждым днём интересней и… слаще. Но…
Они зашли в своих отношениях Мужчины и Женщины в какой-то тупик. На смену зною пришла неожиданная промозглая слякоть. Наступил кризис. Отношения потрескивали, как трещит под ногами отчаянных рыбаков ещё неокрепший лёд.
Заметно постаревший, но всё ещё крепкий Захарыч, как мудрый филин, молчал, тревожно посматривал на дорогих его сердцу людей, украдкой вздыхал и шептал что-то в свою седую бороду – то ли читал молитвы, то ли философствовал: «Эх, молодёжь, молодёжь! Всем уже за тридцатку, а всё ещё как дети!..»
Пашка пытался выровнять отношения, вызывал на откровенные разговоры Свету, но та, от природы не очень многословная, всё больше грустно молчала или отвечала неохотно и односложно. Дома старалась быть как можно меньше, всё своё время проводила на конюшне. Отрепетировав, Пашка бродил по незнакомым улицам гастрольных городов, пытался отвлечься и забыться, пребывая в унынии и отчаянии. Он сходил с ума, не понимая, что происходит. Тут ещё Венька, зараза, крутился под ногами со своими плохо скрываемыми воздыханиями к Свете. Смотрел на неё все эти годы телячьими глазами. Друг, называется!.. Он стал работать в их номере служащим по уходу за животными сразу после той памятной аварии, когда, спасая автобус с цирковыми, они сами едва не погибли на Венькиной «Волге». Потом, когда оклемались, Пашка долго на него дулся, чуть не набил морду, узнав, что Венька его обманул. Он тогда купился на его слова о беременности Светы. На мгновение мечтательно расслабился, представил себя отцом. Этого Веньке хватило, чтобы на полном ходу вытолкнуть друга из почти убитой машины, летящей лоб в лоб с автобусом, у которого отказали тормоза…
Совсем растерялся Пашка, когда узнал, что в скором времени им придётся работать в одной программе с его бывшей женой Валентиной и её полётом «Ангелы».
Все эти годы Валентина ненавязчиво давала о себе знать телеграммами к Новому году, открытками ко дню рождения. Иногда даже поздравляла Свету. Вроде ничего страшного – скупые, подчёркнуто традиционные пожелания здоровья и счастья. Но этим она как-то хитро, психологически тонко лишала их со Светой покоя и душевного равновесия. Валентине никогда не отвечали. Да она, скорее всего, и не надеялась на это. Но, как та капля воды, долбила камень не силой, а частотой падения… И вот – встреча! То, что она её спланировала, можно было не сомневаться. От обещания «вернуть Пашку», данного после развода, она явно не отказалась, хотя прошло немало времени…
Валентина по-настоящему его любила. Но это была какая-то странная, гипертрофированная любовь садомазохиста к плётке, искорёженная философией свободы в семейной интимной жизни, где было незыблемым: «Моя душа – тебе, мой милый, а вот тело, извини – по моим потребностям! Главное ведь – Душа, не правда ли?..»
Потом, при редких встречах Валентина объясняла, что с той поры всё изменилось – она теперь другая. Но после всех мучений и болячек, которые Пашка перенёс, возврата к старому он не просто не хотел, он понимал: не дай бог ещё раз – погибнет!.. К тому же он любил Свету. В этом был уверен. Мог поклясться…
От предстоящего гастрольного маршрута отбояриться не удалось – Главк упёрся. Пашка намекнул на пикантность ситуации. Ему однозначно ответили: «Чай вместе можете не пить, а работать будете! Это – производство. Если каждому будем менять разнарядку из-за бывших жён и мужей, то не хватит городов. У некоторых из вас вообще не биографии, а сводки из залов суда по неоднократным бракоразводным процессам – рецидивисты, блин, амурных дел!..» Вердикт был простым: «Месяц потерпите, дальше решим». И никаких лишних телодвижений, которые могут привести к повышенной деторождаемости!..
Пашка совсем загрустил. Пришёл к Захарычу за советом. Они закрылись в шорной и долго о чём-то говорили. От человека, заменявшего ему все эти годы отца и мать, он вышел успокоенным и решительным. Захарыч перекрестил его в спину и в очередной раз вздохнул – ситуация хрупкая, тонкая, как паутина!.. Ноги коснулась Варька. Захарыч на ощупь потрепал её густую шерсть. Собака в ответ лизнула руку. Старик продолжал смотреть во след Пашке. Высокий, стройный, талантливый!.. По сердцу прошлась тёплая волна любви и жалости. «Господи! Сколько же выпало на долю этого парня! Спаси и сохрани!..»
Они были знакомы больше пятнадцати лет, а ощущение – что всю его долгую жизнь. Собственно, это и были годы его настоящей жизни. Жил ли он до встречи с Пашкой? Вряд ли. Скорее, это были годы простого физического существования, не более того. Может ли жить человек без любви? Кто-то, наверное, может. Захарыч не представлял себе этого… Потом в его жизни появилась Света Иванова, чуть позже друг Пашки Венька Грошев. Красивые, молодые ребята! Как он жил без них? И как будет жить, если что… Захарыч посмотрел на Варьку, та преданно, всё понимая – на него. Вильнула хвостом.
– Стареем мы с тобой, Варюха-горюха! Стареем…
Захарыч вернулся в шорную, где по своей давней привычке работал и жил. Цирковые гостиницы он не любил. Всю жизнь поближе к лошадям, подальше от суеты…
Захарыч присел на сундук, который служил ему ночью кроватью, а днём диваном. Опустил натруженные, здоровенные мужицкие руки и замер. Подошла Варька, положила голову на колени. Тихо скульнула, в очередной раз заглянув в глаза. Заскорузлая ладонь Захарыча снова прошлась по хребтине собаки: «Старый, надёжный друг!..» Он закрыл глаза, улетел в воспоминаниях на пятнадцать лет назад…