Ночная ящерица пела
О всех пропавших в чужой земле.
Мелело пламя и небо тлело,
И звёзды таяли на столе.
И звуки стыли, и тайна зрела,
И дали ткали рассветный дым.
Парили памяти злые стрелы
Над всем забытым, пережитым.
И мы притихли, и ветры смолкли.
Тонули искры в глазах икон.
Лишь чуть звенели в саду осколки
Разбитых нами цветных времён.
Три дамы в вуалях и шляпках
Гуляли по зимнему парку.
Одна всё корила кухарку,
Что, мол, как ни вечер, пьяна!
Другая, укутавшись зябко
В кашне кашемировой пряжи,
Мечтала, любуясь пейзажем.
А третья была влюблена.
И к ним подошли офицеры.
Видали таких вы едва ли.
Всё ленты, кресты да медали —
Не жалко на них галуна.
– Позвольте-ка с вами – по скверу?
Две дамы кивнули: пожалуй…
А третья плечами пожала —
Своею любовью полна.
…А дальше – пылали метели
И рушились судьбы и троны.
Ревели набатные звоны,
А горести пили до дна.
Когда ж зацвели повители,
То их – шестерых – не осталось.
Всё минуло, будто казалось…
За что же такая цена?
*Повитель – народное название некоторых видов рода Ипомея; вьющееся растение; цветки его распускаются в пасмурную погоду, предвещая солнце.
Ситечко, сахар, абсент. И Вертинский – Пьеро…
Всё, господа, на зеро! —
Все года, города!
Хватит – на красное с белым.
Ставили – не уцелело.
Что ж в этой Сене такая чужая вода?
Крым, толчея, пароход, прокопченный Марсель…
Хмель. Поезда. Бешамель.
И – богемный Париж.
Всё вещала, подобно Кассандре,
Что сбываются сны о Монмартре!
Домечталась, догрезилась… Или ты всё ещё спишь?..
Впрочем, довольно терзаться в скупой тишине;
И при погасшей луне
Ублажать nostalgie.
Нынче сочельник – морозно.
Между каштанов – берёза.
Ты-то какими ветрами сюда? Расскажи…
Нет, не любила тебя я в минувшей дали.
Нам подавай миндали!
Ах, какие глупцы!
Знаю, тебе одиноко.
Ты подожди-ка, я локон
Выйду, поправлю тебе. Мы с тобой близнецы…
Звуки угасли в «Пате». Рождество на дворе.
Стыло и тут в январе.
Да и ветер жесток.
Год будет снова нещадным.
От «бега» – вот уж десятым…
Мери почти что не плачет. Алеет восток.
Задумался. Свернул (по Фрейду?) и сам не знаю куда. Голос прозрачный чей-то буркнул: здесь время тех, у кого наготове «да». Знакомый? Конечно же! Вон он – ухмыляющийся альтер-эго. Экий же, право, хлыщ! Шляпа с плюмажем и шпоры. А лет ему, между тем, уже пару тыщ. Он был внутренним «я», говорят, у Тагора (который Рабиндранат) и Вещего князя Олега. На плече – эдгарповский ворон, в руке – шкатулка. Не та ли, в которой письмо Лилит дошло до Пандоры?
– И что у тебя такой ошпаренный вид? Ты сам вышел к этому переулку…
– Слушай, – поморщился я, – а ничего, что ты похож на коллекцию нестреляющих ружей?
Ещё б что-то сказать, но «да» уже отрастило крылья, щупальца и шипы. Пришлось выпускать его изо рта. Только глаза его были пока слепы. Ладно. Взял за руку, повёл рядом. Так мы и двинулись триумвиратом – я, Альтер и растущее Да.
А твой дом был совсем таким, как на иллюстрациях к Грину.
– Не парься. Я сам нацелился как-то в Сикким, а вышел к Пекину, – сказал ободряюще Альтер и ткнул в объявление на столбе.
– Если будешь с теми, – кивок на твой дом, – кто нужен тебе…
Но я не слушал. Читал. А там…
«Бригада грузчиков расставит всё по своим местам». А внизу – телефоны и подпись: Время.
– Нет, право, Отец, вот, как говорится, при всём уважении… Конечно, Ты в этом деле – спец и Гарант Абсолюта. Но это, по всему судя, совсем не люди! Единственно, более-менее, похожи уши, остальное, мягко говоря, не дюже. Хотя, может, сгодятся они в виде, скажем, этюда?.. Ну, сам посмотри, какие странные лица у этих псевдолюдей! Два глаза рядом, а у классических – ну, Ты помнишь – у тех, что делали в предыдущей вечности, да, я знаю, что не у всех… так вот, у них – одно око там, где живот, а другое сзади. А где шипы, которые росли вот тут – посреди? Ты о них и вовсе забыл, поди… И чего, спрашивается, ради Ты им приделал вот эти, так называемые, руки? Можно перелистать на досуге каталог-бестиарий. Уверяю, там нет ничего такого… И какой смысл во всех этих ab ovo? Не приведи, увидишь в ночном кошмаре таких, прости, Господи, меня, людей… И кровь у прежних была локальна, даже, не побоюсь этого слова, дискретна.
Да, мы понимаем, что у Тебя полно всяких идей, и всё у Тебя ново и парадоксально. И что сейчас скажешь, мол, валите, ребята, постройте ещё пару лимбов и кругов этого пресловутого ада… Ладно, на нет и Страшного суда нет, но…
Два ангела (один с нимбом – тот, что буркнул: «а крылья не предусмотрел совсем!», а другой с рогами) переглянулись, пожали плечами едва заметно. А Господь, между тем, смешивал свет и льдины, с улыбкой прятал звёзды между слоями глины.
И потихоньку лепил Адама.
Пролетевший листок, притворившись колибри,
Отразился во льду замерзающей лужи.
Так – незримые нам – отражаются в Тибре,
Стерегущие Ponte Sant’Angelo, души.
Растопив глубину, отраженье от зыби
Оттолкнулось скорей (тут по счастию мелко),
Отряхнувшись, вспарив, и отпрянув от липы,
Воссияло в глазах пробегающей белки.
Рикошетом – в траву, и немедля – в тельняшку,
Что носила берёза, да к иве плакучей.
Здесь открылся на миг небосвод нараспашку.
И сиянье взлетело. И сдвинулись тучи.
И Господь улыбнулся, поймав отраженье.
И сказал: отчего б не сыграть в эти игры?
И ступил с высоты. И пошёл на сниженье —
Невесомым листком, что похож на колибри.
Юный флейтист, побледнев, прошептал:
К рассвету нужна труба,
Словно заячий бег и волчий оскал —
К свежему снегу.
…Если задумаешь дважды войти в бурлящую реку,
Позволь и воде дважды войти в тебя.
Юный флейтист поднёс, побледнев,
Пламя к безусым губам.
Он понял: слова – не больше, чем блеф.
Истина молчалива.
…Если когда-то захочешь уйти по тихой тропе отлива,
Стань для начала этой тропою сам.
Юный флейтист вышел на связь,
Когда сгустилась зима.
Так и не смог он жить не смеясь —
Как Иона во чреве…
…Если решишься всплывать со дна, подобно Адаму и Еве,
Сперва отыщи себя на кресте – на самом верху холма.
Я – памятник (и ник)
Себе воздвиг.
Незыблем он – страницами порталов.
Плывут слова
В распахнутый тайник.
И не страшна мне вещая молва,
Что, мол, лишь клик —
И розыгрыш финала.
Я всё пишу, пишу себе,
Пишу. И пишут мне… Вот, в Душанбе
Цветёт айва;
Вокруг мерцанья Рицы
Гнездятся и птенцов выводят птицы…
Но всё ж… я —
Памятник. Взираю с пьедестала.
Жизнь кое-как меня перелистала,
Осталось: даты, подпись и печать.
О чём я?.. Да, айва… Она цветёт.
Её вкушать
Дальнейшим поколеньям.
Счастливым будущим набивши полный рот,
Презрев раздор, шагнут они вперёд
Без колебаний и без промедленья.
