Уж сейчас не верится очень многим, что в незапамятные девяностые прошлого века страна спешно начала разворачиваться в сторону капитализма. Лицом, оголяя прочие места. Разгул карточной системы при пустынных прилавках, всенародный дефицит товаров, рабочих мест, денег на зарплату и кое-что неприятней – всё благополучно забыто даже школьными учебниками. Однако «имело место быть»…
Околостоличный НИИ с серьёзным производством неважно чего, где Голубев служил в технической библиотеке, в стороне от тех событий не остался: шибко не фантазируя, здесь начали выпускать подстаканники. Такой, казалось бы, жизненно необходимый стране товар отчего-то спросом не пользовался, даже и у самих производителей, особенно, когда подстаканниками стали зарплату выдавать… Народ побежал, естественно, а кто остался – перебивался кое-как. Сергей тоже начал серьёзно подумывать об исходе из НИИ. Только, как ни странно, его держала именно работа. Если кто воспримет профессию и работу библиотекаря для цветущего мужика негативно – это его проблемы, Голубев к тому же не собирался никому ничего доказывать, тем более заниматься профориентацией… Ему нравится, и он привык. Другого делать профессионально не умел, да и не хотел, наверное. Единственным недостатком, точнее, негативным следствием своей работы считал личное, семейное одиночество. В самом деле, какой нормальной, да и другой женщине понравится библиотекарская зарплата кормильца? Недостаток не изжит до сих пор, но здесь уже несколько иные причины, кстати.
В середине лета неожиданно, как манна небесная, в кассе случились натуральные денежные знаки, количество которых позволило даже компенсировать часть застарелых долгов перед сотрудниками. Решили эту приятность скромно отметить. Вдвоем с начальником архива. Он хоть и не близкий Сергею приятель, но уж старинный знакомый – это точно. Живет в том же подъезде двумя этажами выше. И знает, что Голубев готовить любит и умеет, особенно картошку. И яичницу. Так что забежал он вечерком, телевизор обесточили и поговорили всласть о чём попало. А в конце начальник Сергея ошеломил.
– Ты, – говорит, – последнее время квёлый какой-то, будто рак вареный, только цветом на баклажан похож. В отпуске, помнится, три года назад последний раз был? Вот и собирайся, давай, пока деньги есть. На рыбалку, что ли, съезди, по грибы сходи… А на работе сейчас техническая документация, особенно переводная, на нынешнюю нашу продукцию, – ткнул пальцем в подстаканник, – не очень требуется, девочки справятся без тебя.
Вот такой сюрприз. Отпуск летом, да с деньгами хоть какими – это с удовольствием! Хотя, честно сказать, тогда ни на душе, ни в организме Голубева удовольствия не наблюдалось: мучила беспричинная тоска – то ничего не хотелось, то одномоментно тянуло в разные неизвестные стороны… Правда, люди тогда не только плохое настроение, но все подряд болезни объясняли экономической разрухой. Но начальник подметил верно: баклажан не баклажан, а сдал он здорово. Так что отпуск, действительно, оказался к месту. Думать, чем заняться, пока не стал. Может, позже и выберется на речку или в лес. Для начала сразу решил осуществить одну детскую мечту: сесть в любой поезд и проехать суток двое-трое всё равно куда. Наивно, быть может, даже и безрассудно в возрасте двадцати-то с небольшим лет… Но почему бы нет – чем хуже других вариантов? Кому какое дело, кто его осудит?
На Ярославском вокзале выдали билет, уже и не помнит, до какой станции. Поезд запомнился: Москва – Лена номер, кажется, 91. Кассиру же просто сказал: чтобы ехать трое суток. Она даже удивляться не стала. В тот же вечер погрузился с одной дорожной сумкой в предпоследний вагон – мечта стала сбываться. Однако, сбылась она не совсем так, как планировалось.
Первый день в поезде прошел у Сергея в неподвижности. Шевелились, в основном, глаза – смена декораций за окном была интересна, он ведь, в самом деле, очень много времени никуда далеко от Подмосковья не отъезжал. За исключением… вот, чёрт возьми, они, эти «исключения» и определили дальнейшее. Одно, если быть точным. В армию попал «за речку» за год до вывода советских войск. Служил на севере – в Кундузе. А там, как везде в стране, у наших военных с местными взаимоотношения разнообразные, в том числе и на торговле основанные. Это не важно, поскольку Голубева не касалось. А вот то, что у него за плечами библиотечный техникум, сыграло сильно. Владелец крупной текстильной фабрики попросил у командира хоть какого специалиста помочь разобраться с технической документацией. То, что она тут присутствовала на английском – не беда, такое изучалось, а вот то, что это оказались не архивные полки или даже ящики, а просто сваленные в огромные кучи бумаги, схемы, чертежи, расчёты, инструкции… Это напрягало сильно. Зато и оплата оказалась царской. Может, командир имел своё от владельца, но на Серёгин заработок ничуть не претендовал. Потому, абсолютно не будучи транжирой, Голубев и в годы начала разрухи не шибко бедствовал. Это – к слову, просто после возвращения домой вот эта дальняя поездка «в никуда» стала первой.
Вторая ночь началась с каких-то неведомых предчувствий, неясного и необъяснимого томления, можно бы сказать. Настоящий сон не шёл, и полудремотное состояние сильно утомило.
Часа через три после Тюмени, перед рассветом, поезд остановился. Сергей вышел в коридор. Полуодетый сонный проводник маячил у окна.
– Странно, – ворчал он, – не должно быть тут никакой остановки, да и станции я этой не помню – новую, что ли, открыли? Случается в последние годы сплошь и рядом: одно закрывается, другое возникает. Но если встали не по расписанию, проторчим здесь немало, наверняка какая-нибудь гадость случилась… Отправят по длинной окружной – бывало и такое.
Чуть впереди виднелось аккуратное станционное здание, и название в свете фонарей читалось легко: «Тридевятов». В жизни не слышал ничего подобного! Прямо-таки призывно светились окна. Мелькнула мысль, чего бы это ради поезд весь проехал мимо станции и встал против неё чуть ли не последним вагоном? Но эту мысль прогнала прочь другая, вполне бредовая: «А вдруг здесь есть буфет, и вдруг он работает, чего в принципе, конечно, быть не может. Но просто вдруг? И что потеряешь, если выйдешь подышать?» Последнюю фразу Голубев произнёс внятно, и проводник не возразил, напомнив только о возможности отстать от поезда.
Сказать, что, войдя в помещение станции, он остолбенел, значит – не сказать ничего! Всё в нём замерло, застыло, остановилось, отключилось изнутри и снаружи. Сам Гиппократ не нашел бы ни пульса, ни дыхания. На первый взгляд, обычная обстановка вокзала. Места ожидания, табло расписания, окошки кассы, справки, администратора, три телефона-автомата, слева – вход в туалет, справа в буфет, прямо – выход в город. И не в этом дело, конечно – поразило ещё что-то, Здесь, во-первых, царили чистота, порядок и даже своеобразный уют, подчёркнутый отсутствием традиционного станционного запаха. Пахло лесом, дождём, хорошо пахло… В мягких креслах ожидали своего поезда с десяток разного возраста и пола людей. Очень много живых цветов. А во-вторых, и в главных, всё работало! За окошками виднелись головы кассиров, администратора, информатора, работали камеры хранения – и автоматическая, и «живая» – пожалуйста! И буфет открыт! Как не зайти? Небольшая комната – четыре столика, покрытых не новыми, но очень чистыми скатёрками с салфетками и букетиками живых цветов, обычная стойка с необычно опрятной буфетчицей…
