С чего мне начать? Я думаю, сразу с самого главного. Так вот, я – порноманка. Наверное, следующий ваш вопрос был бы «Когда все это началось?» А я точно и не помню. Может, в детстве, может, в подростковом возрасте, может.... Может, после смерти матери. Я не могу дать однозначный ответ. Да и какая разница? Результат будет один и тот же: я – порноманка.
А может, вы спросили бы другое. Например, как я до такого докатилась. Или еще что-то, что вам покажется важным… Я одна, в пустой комнате, кроме меня в ней никого, но в голове у меня сидит некий вопрошатель, некая аудитория, перед которой я выступаю и которой должна рассказать все, до конца. Я даже вижу эти лица, некоторые из них скучающие, другие, наоборот, полны внимания… Да и не имеет значения, какие вы будете задавать мне вопросы, я буду рассказывать о том, что важно мне. И да, я выдумала эту аудиторию, это длинное интервью, на которое пригласила вас, моих слушателей. Я не сошла с ума, просто мне так интереснее. Я создаю себе эту сцену, на которой выступаю сейчас.
Я знаю, что скажут мне многие из вас… Или не скажут, но я хочу, чтобы сказали: ишь, что выдумала, видите ли, порноманка она! Поддалась этой «западной» заразе – так сама и виновата. Да уж, в нашей «высокоморальной» стране быть порноманкой – это, наверное, большой стыд. Это нечто не наше, не русское, чужое и поэтому еще более постыдное! Но я так, конечно же, не считаю. Какая разница, где быть порноманкой, когда мир стал одним большим полем, одной бесконечной деревней, где все друг про друга все знают и где всем на всех плевать? Правда, я никому, никому не говорила о своей порномании, так как стыжусь ее.
И нет ничего удивительного в том, что я такая. И какая разница, где я живу? Главное, что я подключена к этому проклятому интернету, у меня есть компьютер, и я обожаю – да, обожаю! – мастурбировать под сетевое порно. Вот и все.
Когда я освоила порно-торренты, я ужаснулась всей глубине своего падения и опустошенности. Не то что бы я такая моралистка, просто я действительно упала, провалилась в порноманию, заболела ей как недугом, как тяжелой болезнью. Это падение ужасно, и оно продолжается до сих пор. Каждый раз, когда я думаю, что дальше уже падать некуда, я проваливаюсь еще глубже. И все никак не достигну дна.
Я искала аналогии своей порномании в искусстве. Признаюсь, не нашла ничего путного, кроме нашумевшей «Нимфоманки» фон Триера. Признаюсь, я всегда любила этого извращенца Ларса, мне он кажется таким милым семейным маньяком. Который пугает, пугает, но от этого только щекотно и немного подташнивает. А так – в высшей степени безобидно. Но все же то, как он занимается своими проектами, это искусство. Он болен искусством, как я больна своей порноманией. Возможно, если бы я встретила его в реальной жизни, мы стали бы друзьями. Чем я хуже этой потрепанной, тощей носатой вешалки Шарлотты Гензбур, его подруги и «музы»? Я тоже тощая, носатая и черноволосая, надломленная, молодая женщина с неутолимой мандой. Нет, у меня нет никакого бешенства матки, мне не так уж нужен секс. Он, конечно, мне нужен, но не настолько, как вы бы могли подумать, мои друзья. (Да-да, именно что друзья. Уж если вы стали меня слушать и не уходите из моего воображариума, то вы теперь мои друзья. Как же иначе?)
Итак, друзья, порноманка собирается провести вас по лесу своей мании (вы уже знаете, какой) и неутоленности, своей потерянности и опустошенности. Вы готовы к этой прогулке? Она будет долгой и непростой. И уж если я вспомнила лес, и это опять отсылка к моему любимому и ненавистному Ларсу с его «Антихристом», то представьте, что, гуляя, вы вошли в городской парк – так, обычная прогулка, не предвещающая ничего из ряда вон выходящего… Но парк, по которому вы идете, все не кончается. Мало того, он незаметно переходит в лес, но вы словно в трансе продолжаете идти дальше и дальше… И вот вы в самой гуще этого леса. Да, ваше подсознание сыграло с вами шутку: вы в ловушке, но вы давно жаждали ее. Оказавшись в густой чаще один на один с самими собой, вы не можете повернуть, вы должны пройти этот лес до конца несмотря на то, что не готовы к такой долгой прогулке, на вас слишком легкая одежда, с вами почти нет воды или еды, а скоро закат, темнеет. Но повернуть – значит отступить, нарушить обещание, изменить себе. И вот, отринув колебания, вы продолжаете идти вперед, преодолевая страх и панику… И, знаете, если вы не повернули назад, больше такой возможности не будет – это ведь заколдованный лес. Так что добро пожаловать в него за мной, вашим единственным спутником и проводником. И хоть я пытаюсь показать, что мне все равно, пойдете вы за мной или нет, в глубине души я рада, что вы согласились. Но помните: в этом лесу каждый сам за себя. Я вас честно предупредила!
Да, я вас честно предупредила. Или хотя бы дала намек на то, что вас там ждет. Представьте себе любой запомнившийся фильм и поместите себя (и меня тоже) в него. Вот, моя рука тянется к вам, вы берете ее с дрожью и идете вперед, в темный лес… Страшно? А как же еще? Я немного попугаю вас, но обещаю: есть надежда, что в этом лесу когда-то появится свет. Правда, пока в нем тьма кромешная.
И я забыла представиться: меня зовут Анна. Просто Анна. Что еще сказать о себе? Мне скоро тридцать, и я считаю себя «довольно привлекательной молодой женщиной». Не слишком уверенной в себе, но все же. Остальное вы узнаете в процессе нашего с вами путешествия.
У Анны последний рабочий день
Итак, последний рабочий день закончен, клетка открыта, и я, вольная пташка, выпархиваю из нее. Но во мне нет той радости, которая обуревала меня всего полчаса назад. Предвкушение свободы почему-то сменилось тягостным чувством. И все же я стараюсь вести себя сообразно тому настроению, которое должно быть у того, кто уволился и кто больше не нуждается в работе, в заработке…
Вот я «весело», как можно беззаботнее, спускаюсь в метро, иду по унылым коридорам ― маршрут мне знаком настолько, что я могла бы безошибочно пройти по нему с завязанными глазами. Но сегодня я несколько раз путаюсь, пропускаю «свои» переходы, задеваю людей и не извиняюсь, не могу сказать ни слова, как будто ком в горле застрял. В ответ они тоже толкаются и шипят что-то злобное вслед. Я не могу разобрать ни одного слова, только слышу угрожающее шипение. Мне кажется, что, если я оглянусь, то увижу настоящих змей, кобр, раздувающих свои капюшоны. Я содрогаюсь и прибавляю шагу.
Проходя по переходам и стоя в вагоне, я вижу тех просящих о помощи несчастных, которых вы тоже видите каждый день. Картина, к которой я и вы давно привыкли. Они ― неизменный фон моих и ваших перемещений по подземному миру, по московскому метро, по этому урбаническому царству Аида. Я давно стараюсь не жалеть их ― да-да, я хорошо усвоила, что «жалость раздражает, оскорбляет и унижает». Но чего же тогда им всем здесь надо, как не жалости? Денег? Боюсь, не только. Сочувствия? Именно. Я не жалею их, но сочувствую им. Это разные вещи. И, хоть они вызывают в моей душе особенную боль в этот день, я не подаю милостыни ни одному из них. Потому что я в полной прострации. Не могу протянуть руку с мелочью, как делаю это почти всякий раз, когда встречаю их.
