В Книге Притчей говорится, что Господь ненавидит семь вещей, в которых под номером четыре записано: «Сердце, кующее злые замыслы». Православная церковь оставила этот смертный грех также под номером четыре, поясняя словом «Гнев». Моя сестра не сумела обуздать своё озлобленное сердце, и возврата в этот солнечный мир для неё не существует, потому что Божий суд самый справедливый. Мирослава лежит в могиле под тяжёлой гранитной плитой, где господствует мрак. Она умерла и похоронена. В июле, в день её рождения, могила покрывается ковром из белых ромашек…
***
Сегодня я должна переступить порог, Чтоб вечности познать покой. Но держит за подол столь мерзостный порок, Что под запретом свечка и слова «за упокой»
Она стоит по ту сторону огромного, во всю стену, зеркала в длинном платье из креп-жоржета вишнёвого цвета. Ткань красивыми складками струится вдоль тела до самого пола, выгодно подчёркивая высокую грудь и крутые бёдра.
Внешность у отражения замечательная: статная фигура, правильные черты лица, гордо посаженная голова, которую украшает коса ярко-золотого цвета – она крупной короной искусно уложена, слегка нависая над высоким чистым лбом. Никаких дорогих украшений, кроме простенького кулончика из бирюзы в форме капельки на серебряной цепочке. Это подарок отца на шестнадцатилетие. Бирюза оправлена в серебряную же окантовку, на которой еле заметна гравировка «Да минуют мою дочь зло, обман и потери».
Она не мигая смотрит прямо в глубину моей души, и ласковый укор льётся из её огромных глаз насыщенного серого цвета. Конечно, он предназначен мне. Она моё второе «я». Это та вторая половинка моего сердца, которая не озлобилась, не зачерствела, не утратила любви и мягкости тогда, когда первая превратилась в камень ненависти, и никакие силы не смогут растопить этот камень, превратить его в мягкие, тёплые кусочки ваты. Её и меня зовут Мирослава.
ЗАЗЕРКАЛЬЕ – Слав! Славка… – донёсся с улицы еле слышный голос
Мирослава выглянула в окно – конечно, по Игорю можно часы сверять. Забравшись на подоконник и высунув светловолосую голову в форточку, девочка громко спросила:
– Чего тебе? – На улицу выйдешь?
– Не знаю, мама ещё с работы не пришла. А что?
– Сбор у нас… – Да ну? Есть повод? – Есть. У тебя час в запасе. – Буду
Спрыгнув на пол, Мирослава быстро пробежалась по многочисленным комнатам. Надо успеть. Пропылесосила пол, перемыла посуду, «не забыв» кастрюли и сковороды, вынесла мусор, заплела туго косу и закрепила её на затылке под бейсболкой, натянула спортивные штаны и стала готовить мамины любимые сырные лепёшки с начинкой – знала, чем задобрить.
– Это чем у нас так вкусно пахнет? – раздался из прихожей радостный женский голос. – Да неужели? – Софья Михайловна вошла на кухню. – Сознавайся, дочь моя, что опять натворила?
– Ты что, мам? Ничего не натворила, – перевернула Мирослава на сковороде очередную порцию золотистых сырников.
– Не успела, значит, – откусила мать кусочек лепёшки. – Всё ещё впереди, значит. Ну-ну…
– Вот чего ты опять начинаешь, а? Накаркаешь ещё!
– Господи, и где ты выражения такие находишь? – «накаркаешь»! Совсем распоясалась.
– Это не я распоясалась, это мой возраст такой распоясанный. А ты должна к нему относиться терпимо-снисходительно – так утверждает педагогика.
– Славка, ты дождёшься у меня! Я пошлю педагогику ко всем чертям и всыплю тебе ремня по непедагогическому месту!
– А вот «ни за что». Для профилактики… Ты куда, дочь моя?
– Нельзя спрашивать «куда»: дорогу «закудыкаешь». Меня Игорёша ждёт, – поставила на стол лепёшки Мирослава. – Вкусные?
– М-м-м-м… очень. Не задерживайся.
***
У Славы переходный возраст – всего четырнадцать. Она утверждает своё право на самостоятельность, при этом оставаясь очень шумной, озорной девчонкой. Софью Михайловну частенько вызывают в школу по поводу её невысоких учебных достижений и даже участия в мальчишечьих драках.
– Софья Михайловна, неужели вы не можете повлиять на дочь, ведь вы такой успешный и требовательный руководитель… – каждую неделю выговаривала матери Мирославы классная руководительница Елизавета Михеевна, которую Славка дома звала классной мучительницей. – Слава, простите, Мирослава, дерзит, оговаривается, задаёт учителям каверзные и провокационные вопросы. Может быть, вызвать для беседы отца?
– Вы же знаете, Елизавета Михеевна, мой косметический салон отнимает очень много времени. Если я ослаблю контроль за работой коллектива, я потеряю клиентов. Кстати, вчера поступила изумительно хорошая крем-краска для волос вашего типа. Приходите. Мы вас окрасим, пострижём, сделаем масочку для лица, оформим скидочку… помолодеете сразу лет на десять, гарантирую.
– Правда?.. Как-то неудобно…
– Ну, что вы, неудобно на потолке спать: одеяло падает. – Софья Михайловна поняла, что Елизавета Михеевна колеблется.
– Спасибо большое. Обязательно загляну как-нибудь… или… можно на этой неделе?
– Конечно, конечно. Непременно на этой неделе.
– Софья Михайловна, думаю, пока отца приглашать не будем – возраст переходный у Славочки, сами понимаете…
– Я хорошо уяснила, Елизавета Михеевна, что вы грамотный и всё понимающий педагог. Нам с дочерью очень повезло, что именно вы классный руководитель в её классе. Всего доброго. Дверь косметического салона «Радужный» открыта для вас в любое время…
*** – Доча…
Мирослава оглянулась на звук родного голоса
– Папка! – девушка повисла на шее отца совсем, как в детстве, не заметив, что у того прогнулась спина от её заметно прибавившегося веса за последние два года. – Как я рада тебя видеть! Соскучилась страшно! Ты почему так долго не приходил?
– Пришлось много работать в последние полгода – торопился… А ты повзрослела, похорошела, моя принцесса. Ну-ка, поворотись… Хороша, просто модель!!! Давай-ка померяемся ростом… ого! Ещё три сантиметра, и ты сравняешься с моим темечком! – Отец заботливо заправил выбившуюся прядь волос за ушко дочери.
– Скажешь тоже! – отмахнулась та от комплиментов. – Рассказывай: ты всё так же снимаешь комнату? Похудел… Наверное, питаешься плохо. Кто тебе варит, стирает?..
Вопросы сыпались один за другим, пока не иссякли, и пока Мирослава не уткнулась лбом в плечо улыбающегося мужчины.
– Папа, мне так одиноко без тебя…
– Ну что ты, что, радость моя… я тоже очень скучаю. Но сегодня, доченька, я пришёл сказать тебе, что мы… скоро, очень скоро… расстанемся… навсегда. – Видно было, что отец старается подобрать слова для какого-то очень важного сообщения, но так, чтобы не сильно ударить им свою любимицу.
– Ты куда-то уезжаешь? Куда?
