Удар был сильный и жёсткий. Его так учили в спецназе. После такого удара противник долго приходил в себя. Колька, не ожидая такого удара, цепляясь пятками за рюкзаки с парашютами, полетел к длинному столу, в конце которого стояла рация и лежал журнал регистрации прыжков.
– Приказываю: от прыжков отстранить, пусть окашивает взлётную с обеих сторон, а то волки заведутся.
Николай поднялся и стоял возле стола укладки парашютов.
– Чеченко, доложите отделению, за что наказан Иванчук, – командир отделения зло смотрел на шеренгу. – Иванчук, встать в строй.
– Неправильно совмещены вершины купола, – сделав шаг вперёд, доложил Чеченко.
– Нет, – взревел командир, – каждый может ошибиться. А он видел, что ошибся, и продолжил укладывать. Всем разойтись, через пять минут построение. Чеченко, завершите укладку парашюта Иванчука в безымянный рюкзак, – командир закурил сигарету. – Всем вольно, разойтись.
Жара. Солнце своими лучами стремилось сжечь полосатую ткань «колдуна». На дальнем секретном полигоне шла подготовка к участию в группе особого назначения 317-го парашютно-десантного полка. Командовал отделением Батя – Голышев Василий Стефанович. Среднего роста, плечистый, с плоским сердитым лицом. Отделение, которым командовал Голышев с первого дня в учебке, обновлялось уже дважды. Подбирал кропотливо. Начальство с ним не спорило.
Ребята обступили Иванчука.
– Вот уж говорят, что если при укладке парашюта у солдата есть возможность сделать что-нибудь не так, он ею обязательно воспользуется, – Тульский протянул сигареты Иванчуку.
– Не писай на облако, погоду сломаешь, – Чеченко похлопал Николая по плечу, – после отбоя навалимся всем отделением и окосим твою взлётку. А чего ты, правда, не исправил ошибку?
– Думал, до обеда дважды будем укладывать, вот и решил – во второй раз исправлю.
– Отделение, – командир ещё не договорил «Стройсь», как все стояли навытяжку. – В самолёт бегом марш.
Все ринулись к самолёту. Командир не спеша поднял со стола два парашюта в безымянных рюкзаках и твёрдо пошёл к самолёту. Бросил оба рюкзака в салон и впрыгнул сам. Бойцы сидели лицом друг к другу. Пилот, опершись руками на стойки кабинного проёма, смотрел в салон.
– А теперь слушай мою команду (за неподчинение выброшу на высоте): приказываю. Иванчук, выбрать любой парашют и приготовиться к прыжку.
– Командир, отмените, мы ручаемся, этого больше не повторится, – Чеченко встал с металлической скамейки.
– Жалко? Жалко у пчёлки. Иванчук, выполнять приказание.
Иванчук нагнулся и взял ближний к нему парашют, начал надевать.
– Чеченко, отстегнуть у него запасной парашют.
– Товарищ командир, – но его оборвал дикий рык командира.
– Чеченко, выполнять, – рявкнул командир.
Когда была застёгнута грудная лямка, командир поднял второй безымянный и последний на борту парашют и быстро надел его. Запаску отстегнул и бросил к пилотской двери.
– Прыгаю первым, всем смотреть, когда у него штаны намокнут, после моего прыжка или перед своим. Семёныч, поехали. Высота – восемьсот, точка сброса – прежняя, – махнул он рукой пилоту.
Самолёт прибавил обороты и медленно покатился к началу взлётки. Развернулся, остановился и, набрав обороты, сорвался ввысь. Командир стоял у двери. Николай, бледный и вспотевший, стоял за ним.
Чеченко подошёл к пилотскому проёму:
– Семёныч, дай свою спассистему.
Ребята затаили дыхание – они успели полюбить своего командира и втайне верили в какое-то чудо. Два парашюта, один из них неправильно уложен. Первым прыгает командир. А если…
– Коля, не открываешь до последнего, пока Батя не откроется, ты его догонишь, а дальше – как учили. И не ссы на облако – погоду сломаешь, – прошипел Чеченко на ухо Иванчуку.
И вот дверь распахнута. Первым у двери – командир, носом к его парашюту – Иванчук. Над пилотской загорелась красная лампочка.
– Вышли на точку, – крикнул пилот.
Командир шагнул в небо. Три секунды, четыре. Четыре секунды – это вечность. Николай лихорадочно наблюдал за распластавшимся в полёте командиром. Правая рука командира ушла под грудь, белое пятно вспыхнуло раскрытым куполом. Николай не выпрыгнул, а просто отпустил руки и вывалился из самолёта.
В голове Николая всё очистилось – только инструкция по прыжкам, наставления парашютистам. Николай выровнял падение, он не видел, как следом за ним вышел в небо Чеченко. Пять секунд, Николай наклонил корпус вперёд, дёрнул кольцо. Лямки неожиданно больно рванули вверх. Мимо пронёсся Иванчук и тоже открылся.
– Три, три купола! – радостно закричал Тульский. Ребята облегчённо вздохнули.
– Приказываю: всем молчать. Если хоть кто-нибудь узнает о сегодняшнем – всё отделение отправлю в Тулу.
Бойцы торжественно и смирно слушали командира.
– Чеченко, три шага вперёд, – командир достал стропорез.
Самодельный, наборная из бересты ручка, острое лезвие, заканчивающееся толстым, тупым полукругом. В рукоятку врезан маленький компас.
– Дарю, – командир протянул Чеченко нож, – молодец, с тобой можно в боевое выдвижение. Встать в строй.
– Служу России! – радостно гаркнул Чеченко.
Отделение от неожиданности закричало: «Ура!»
К концу второго года Батю назначили командиром штурмового батальона. Каждый из одиннадцати его ребят уже командовал своим отделением. Иванчук был назначен заместителем командира батальона.
Афганистан, уезд Соруби, январь 1984 года. Их называли шурави.
На привалах или на небоевом марше солдаты пели:
Был в семьдесят девятом
Военной тайной спрятан
Полк триста сорок пятый
На ратные дела!
Но подвиги не скроешь,
И о его Героях —
Гвардейцах из десанта —
Недаром слава шла…
Ночь перед первым боем:
Здесь не парадным строем,
А в яростной атаке
Достигнут был успех.
Востротинская рота,
Сработав, как по нотам,
Поила кровью щедро
Чужой афганский снег…
