«Существует некий предел, до которого можно выдерживать боль. Пока существует этот предел, настоящей боли нет».
Айн Рэнд. Источник.
Проснулся Платон тревожно, словно и не спал вовсе, хотя с момента прикосновения головы к подушке прошло больше пяти часов. Лишь после нескольких мгновений он осознал, что был разбужен знакомой мелодией собственного телефона, который валялся у бассейна этажом ниже, и если бы тот не был настроен на полную громкость, никогда бы не дотянулся до слуха хозяина.
«Странно, я думал, что вчера была его последняя песня» – подумал Платон, искренне удивляясь стойкости аппаратуры.
Чувствуя легкое головокружение, он спустился на первый этаж в большой каминный зал, акустика которого усиливала звуки разрывающегося телефона, хотя тот лежал и упорствовал возле бассейна, который находился чуть дальше за стеной.
Платон пару раз чуть не поскользнулся на мокром кафеле, сомнительно посмотрел на небольшую лужицу, в центре которого обосновался телефон, и, осторожно, двумя пальцами, выудил пленника из чужеродной среды.
– Да, я слушаю?
– Платон Сергеевич! С вами все в порядке? – голос Смольной был весьма взволнован.
– Вроде живой, – неохотно ответил тот. – А что случилось?
– У нас тут полный аншлаг. Я уже отменила утреннее совещание по проекту, которое вы назначили два дня назад, и распустила всех по рабочим местам. Потом приходил Соколов собственной персоной, искал вас. Потом звонили из администрации Кеми, по поводу какого-то договора – я перетрясла весь юридический отдел, но начальник божиться, что все по этому делу находиться исключительно у вас. Потом…
– Ладно-ладно! Я понял! – запротестовал Платон. – Собираюсь, скоро буду.
– За вами прислать машину?
– Не стоит, я сам.
– Да и еще, – неуверенно продолжила Евгения, сильно смущаясь.
– Говори, – подбодрил ее Платон.
Тем не менее, Смольной потребовалось еще некоторое время, дабы собраться с духом.
– У меня к вам есть одна просьба, это не совсем по работе, точнее, по работе, только не по моей, хотя и относящейся к корпорации в целом, в общем, это касается одной моей знакомой…
– Ладно, я понял, в офисе расскажешь. Помогу чем смогу, сама знаешь.
– Да-да, конечно, – выдохнула Смольная. – До встречи!
– Пока.
Платон принял душ, немного постояв под потоком ледяной воды, желая взбодрить уставшее тело, наскоро перекусил, приоделся, схватил спутниковый телефон – единственное средство связи, находившееся в добром здравии, ибо прежний сотовый друг, героически пережив ночь в водной среде, после разговора со Смольной испустил свой последний электрический вздох, но Платон решил не выбрасывать его на помойку, видимо учитывая прежние боевые заслуги, а просто отдать в ремонт – и выскочил на улицу.
Красный Мерседес стоял на своем месте, причем настолько вписываясь в окружающую среду, словно был создан именно для нее, да и сам дом со всеми дополнительными строениями был будто построен с целью облагородить и подчеркнуть внешний облик машины.
«Анастасия Викторовна. Настя», – пронеслось в голове.
В салоне было приятно и тепло, видимо, совсем недавно еще работал двигатель. Платон медленно уселся за руль, явно в смущении, и осторожно огляделся по сторонам. Несмотря на все усилия, привести в порядок мысли так и не удалось, к тому же на душе скребли такие адские кошки, словно вместо когтей орудовали заточенными граблями.
– Настя? – не громко сказал он, но тут же умолк, словно прозревший, схватился за голову и зажмурился, будто ожидая мгновенной атаки со стороны.
«Идиот!!!».
Просидел так Платон с несколько минут, ненадолго открывая глаза и снова жмурясь, но в итоге пришел к выводу, что опасность миновала, и его оплошностью никто не воспользуется. Почувствовав облегчение, он достал небольшой ноутбук с заднего сидения, и подключил его к прикуривателю.
– Ты здесь? – быстро пробежался по клавиатуре Платон, едва только система загрузилась.
– Нет, знаешь, вышла погулять, но скоро вернусь, – забегала невидимая рука в ответ. – Будь осторожен, Платончик, не забывайся, пожалуйста.
– Да-да, я знаю, прости.
– Ничего. Как ты себя чувствуешь? Как голова?
– Как после свидания с гильотиной. Мыслей не собрать.
– Понимаю. А я вот «Карамазовых» дочитываю, уже вечером перейду на «Крошку Доррит».
– Завидую, – искренне признался Платон, которому в эту минуту до мировых шедевров классики было так же далеко, как вплавь до острова Пасхи.
– Ты очень утомлен. Хочешь, я поведу? На работу ж ведь?
– Ага, в Сити. Было бы неплохо, – согласился он.
Двигатель издал приглушенный звук и машина завелась.
– Поехали, только открой ворота.
По дороге Платон умудрился заснуть, но был разбужен на этот раз звуками спутникового телефона.
– Черт бы тебя побрал, Платон! – вместо будильника прорычал Соколов. – Какого хрена ты не берешь этот телефон, когда звонят!?
– А, Саш, я… привет, я просто сильно устал. У меня была просто адская ночь.
– Знаю я вас, молодежь, с вашими адскими ночами, – немного смягчился Александр, – и не стоит путать красивых баб с рогатыми отродьями преисподней. Ты где?
– Еду на работу, – Платон решил не развеивать миф содомской ночи.
– А ты ранняя пташка, я погляжу, ха-ха! Ладно, как будешь на месте, заскочи ко мне, есть разговор.
– Да, конечно. Что-нибудь случилось?
– Ничего смертельного. На месте расскажу. Жду!
И он повесил трубку.
Платон не почувствовал тревоги видимо потому, что на душе ее и так было перебор. Он просто уставился в окно, смотря на мелькающие мимо дома. Машина легко скользила по улицам города, руль лишь слегка покачивался из стороны в сторону на изгибах дороги. Все это, безусловно, выглядело дико, но Платон решил больше ничему не удивляться.
Дожить до вечера, только бы дожить и не свихнуться! Он должен услышать ее голос! Услышать еще раз и понять, что он не конченый псих! И в то же время все вокруг было реально, просто одна реальность отчаянно пыталась вытолкнуть другую потому, что та, вторая, ну никак не вписывалась в рамки человеческих стереотипов. Более того, она не просто противоречила здравому смыслу, но еще грозилась стереть в порошок первую, более спокойную и уравновешенную реальность, реальность полную жизни, достатка, друзей, возможной любви, огромных перспектив, да чего только она в себя не вмещала! Что предлагала та, вторая? Она не только ставила под вопрос существования его, Платона, жизни, но и готова была положить на алтарь чудовищной правды миллионы других, ни в чем неповинных жизней! И все-таки в глубине души, где-то очень глубоко он втайне надеялся, что все еще обойдется.
На работе, как всегда, была рабочая атмосфера, и творческий беспорядок в головах читался чуть ли не в каждом встречном взгляде сотрудников. Платон быстро проскочил к себе в кабинет, не желая ни с кем говорить.
