– Думаешь, правильно оставлять Гришу одного дома в таком состоянии? – с беспокойством спросила Надежда, разглядывая свое расплывшееся отражение в чашке, которую только что достала из серванта. Обнаружив возле ручки непонятное засохшее пятно, помыла ее еще раз и поставила на стол.
– А что ты предлагаешь делать? Отправишься на похороны тетки на перекладных? Как раз доберешься к концу недели… Или, может, лучше сдашь на права? По-любому мне придется тебя везти, хоть я и не горю желанием встречаться с твоей родней, – фыркнул Петр, калякая что-то в газетном кроссворде за столом.
– Меня все больше беспокоит его поведение в последнее время. Он говорит, что отыщет сестренку. Все из-за той распроклятой записки, которую он нашел в Ритиных вещах. Думает, что ее похитило какое-то злобное потустороннее существо и теперь она находится в другом мире. Я устала объяснять, что тот, кто похитил Риту, безусловно, злой, к тому же наверняка еще и больной на голову, но все-таки человек, а вовсе не потустороннее существо. И искать преступника – задача полиции, а не одиннадцатилетнего мальчика. Но все без толку, он не сдается, не хочет слушать мать ни в какую. И что с ним делать? Ума не приложу. Может, все-таки сводим его к психотерапевту? – она закончила расставлять чашки по блюдцам, разложила ложечки и принялась разливать чай.
– Издеваешься? Сколько раз повторять, что мой сын не пойдет ни к какому мозгоправу. Он не дурак. Ему не надо лечить голову. Хочешь, чтобы весь двор говорил, что у Воронцовых Гришка-то крышей поехал? Чтобы все в нас пальцами тыкали и шептались за спиной? Да ни за что. Не будет этого, – муж громко хлопнул ладонью по столу, и чашки с ложками испуганно забренчали.
– Сейчас другие времена. Это раньше было стыдно. А сегодня все образованные люди обращаются за помощью специалиста, если у них есть проблемы с… – она немного помолчала, решая, как лучше выразиться, – с тревожными мыслями, с сильными негативными эмоциями… В общем, с тем, чтобы пережить тяжелую, травмирующую ситуацию. Мы с тобой взрослые, и то до сих пор не можем смириться… А ребенку еще тяжелее. Он может запутаться в своих фантазиях и совершить глупость. Может, тогда лучше хотя бы взять его с собой? Как считаешь?
– Так нужно было его лучше воспитывать, чтобы в одиннадцать лет он не путался в фантазиях и не велся на всякие небылицы. Поздно уже ему верить в сказочки. Ладно, я сутками занят в мастерской. Но ты же учительница. Работаешь всего по полдня. До скольких там у вас идут уроки? Часов до двух-трех? У тебя же уйма свободного времени. Вот и научила бы. Ты слишком его оберегаешь. Он ничего не знает о жизни. А на похоронах ему делать нечего. Да и у меня нет желания терпеть четыре часа дороги детское нытье.
– Уйма времени? Посмотрела бы я на тебя на моем месте. Как будто не знаешь, что помимо самих уроков есть собрания, ведение отчетности, чат с родителями, который все мамочки считают круглосуточным, дополнительные занятия с отстающими и море других обязанностей. Даже дома приходится готовиться к занятиям, проверять тетради. Это еще если не считать ворчливую престарелую директрису, которая никак не согласится уйти на пенсию, хотя постоянно все теряет, забывает, а потом сваливает на других. А как насчет домашних дел? Практически все ведь на мне! Уж если кто здесь и работает двадцать четыре часа в сутки, так это я… К тому же, хоть я и не хотела этого говорить, если бы кое-кто был внимательнее и ответственнее, Рита бы не пропала. Тебе нужно было встретить ее из школы всего однажды…
На маленькой кухне было душно, кроме того, Надежда могла поклясться, что «краска без запаха», которой муж недавно наспех покрасил стены, все-таки пахла, и это ее нервировало. Но запах сигарет из открытой форточки нервировал еще больше, и женщина захлопнула ее.
– Угу… Не хотела, но повторяешь чуть ли не каждый божий день, – буркнул Петр, с ненавистью отшвырнув газету к стене. Он снял и положил очки для чтения на стол, раздраженно забарабанил пальцами по столу. Под руку очень кстати попался пульт. Мужчина включил маленький телевизор и принялся щелкать кнопкой переключения каналов.
Надежда достала сахарницу и взглянула на печально лежащие на дне два с половиной кубика рафинада.
– И разве я не просила купить сахар? – спросила она мужа с истеричными нотками, непрошенно проступившими в голосе.
– Ничего. Так попьешь. Кому-то не повредит есть поменьше сладкого. Ты только на прошлой неделе купила новые брюки, потому что старые тебе малы, а они опять еле сходятся на боках. Посмотри, какие складки свисают! Шарпей позавидует. Или хочешь теперь сменить весь гардероб?
«Посмотрел бы лучше на свою вечно опухшую рожу. Хорошо, что сегодня в ночь тебе вести машину, придется пропустить попойку», – подумала Надежда. Но не хотела показывать, что замечания мужа относительно лишнего веса ее так сильно задевают. Ведь грубость – показатель слабости, а она воспитанная женщина. Поэтому она отошла к кухонному шкафу, понизила тон и постаралась переформулировать мысль.
– Кажется, там осталось немного меда… Кстати, если бы ты не шел с дружками в пивнушку каждый день после работы, а отправлялся прямиком домой, у тебя тоже появилось бы время, чтобы поделиться с сыном своими бесценными знаниями о жизни.
– Но ты ведь не разрешаешь мне выпивать дома. А я должен хоть как-то расслабляться.
– Ах… Так вот он – тот самый важный жизненный пример, который ты хочешь передать сыну, да? Заливать все проблемы спиртным? А когда, скажи на милость, смогу расслабиться я? Или для меня нет такой опции?
– Ну, ты ведь у нас дама приличная, из интеллигентности…
– Из интеллигенции, – поправила мужа Надежда.
– Вот видишь. Вся такая правильная, грамотная. Работаешь в школе. Не то что какой-то неуч, ремонтирующий сапоги в душной мастерской. Ты у нас почти святая.
– Прекрати. Я этого не говорила. Да и при чем тут моя профессия? Ты снова уходишь от темы… Тебе уже скоро сорок, а все ведешь себя как мальчишка. Да тебя самого надо воспитывать. – Надежда вытащила из подставки большой нож с гладким лезвием, взглянула на свое покрасневшее из-за сдерживаемого гнева лицо в отражении, убрала со лба выбившийся из прически светлый завиток. Сжав нож в руке так крепко, что костяшки пальцев побелели, женщина поставила его рукояткой на столешницу. Громко выдохнула и, помедлив, поинтересовалась: – Будешь сыр или колбасу?
***
Гриша стоял, прижавшись спиной к стене возле кухонной двери и внимательно вслушивался в разговор родителей. Хоть они и беседовали на повышенных тонах, приходилось хорошенько напрягать слух, потому что их голоса то и дело заглушал прерывистый рев дрели из квартиры соседей. Кажется, он уже привык к их бесконечным перепалкам и не воспринимал всерьез ни слова отца о своем сумасшествии и мамином ожирении, ни мамины выпады относительно отцовского разгильдяйства и пьянства. У него были дела поважнее. Еще днем, узнав, что родители собираются сегодня уехать в деревню на похороны родственницы и оставить его дома одного до вечера субботы, он договорился с Саньком встретиться и воплотить в жизнь давно продуманный план.
