***
— Ты знаешь о чем эта песня?
— О любви? — Крис оторвалась от созерцания машин, глядя на Егора.
— Неа, — он покачал головой, продолжая двигаться как черепаха.
— Плюшки — это гашиш, чивава — самодельный наркотик, вахтерами называют наркоманов, которые колют друг друга, а черная посуда всегда коптится, если в ней делать варево, — Егор наконец-то свернул на светофоре, выезжая на более пустую дорогу.
— Кофеек — это герыч, а нить теряют те, кому уже некуда колоться...
Бумбокс. Вахтерам.
***
ГЛАВА 1.
Отчаянные поступки.
Ради того, чтобы чувствовать.
Чтобы считать себя кем-то важным.
Со своей целью, миссией, идеологией. Почему он не может вести за собой народ? У него бы получилось. Он бы и по воде научил ходить, а потом, когда все ступили на нее, превратил бы в вино.
Отчаянные поступки.
Не иногда, не с глупой оглядкой и страхом, не для того, чтобы было что вспомнить.
Ты уже ничего не сможешь вспомнить, когда закроешь глаза.
Каждый раз может быть последним.
Каждый вздох. Каждый поступок.
Егор постучал костяшками худых пальцев, по кожаной обивке руля. Руки были сухими и это ему не нравилось.
Он скользнул взглядом по своим впалым щекам, по болезненным мешкам, в которых помещалась вся чернота души. Говорят, что если у собак пасть черная, они злые.
А у него глаза две бездны. Как глазницы трупа, черные дыры.
Он достал из кармана маленький прозрачный пакетик. Помял пальцами порошок, который приятно ласкал подушечки, через полиэтилен.
Можно было развести в воде. Героин отлично взаимодействует с водой.
Можно было вдохнуть.
Но не хотелось делить кайф с раздражением слизистой.
Он опустил указательный палец в порошок, как в сахарную пудру и отправил в рот, втирая его в десна.
Такое знакомое онемение не заставило ждать себя долго. Это чистый кайф, когда ты вырываешься из своего тела, бренного мешка с костями, обузы, семидесяти пяти килограмм никчемной плоти.
Он откинул голову на сидение, мутно глядя через боковое окно на происходящее вокруг.
Егор не считал себя наркоманом, нет ничего предосудительного в том, чтобы разрушать сосуд, который уже расколот. Нельзя пить из чашек с брешью, нельзя дуть на напиток.
А он пил и дул.
Полина не любила смотреть на это, но возможно, когда она вернется, у него получиться сделать вид, что все в порядке или у нее хватит ума сделать вид, что она ничего не заметила.
Немного дальше от его машины стояла красная "Audi TT", маленькая гладкая и спортивная. Они простояли здесь целый час, прежде чем она подъехала и его уже начинало потряхивать. Егор даже не проводил владелицу взглядом, мечтая только об одном: чтобы Полина поскорее свалила и у него появилась возможность расслабить свои нервы.
Теперь жизнь казалась красочнее. Густые зелёные деревья, сочная трава, пение птиц, а потом ворота открылись и он даже инстинктивно дернулся, когда лаковая туфелька неустойчиво встала на мелкую брусчатку.
Всего лишь чей-то товар. Чья- то коллекционная монетка или моделька.
И его еще один билет к самопознанию. К саморазрушению.
Они с Полли больше любили работать с девочками. С ними было проще. Рыбки проглатывали жирную, как им казалось наживу, не замечая остро заточенного крючка, которым Егор распарывал их нутро.
Если ценность можно потерять, украсть или продать, то это х*йня, а не ценность. Кусок дерьма, который чего-то стоит. Чего-то, что в итоге можно так же бездарно про*бать.
Он облизал пересохшие губы, убрал челку, которая падала на лоб и сфокусировал взгляд на обладательнице лаковых туфель. Иконы пишут не так тщательно, как Егор сканировал незнакомку.
Он почувствовал внутри щекочущее желание выползти из тачки, но им обоим нельзя было палиться. И если Полина сегодня была блондинкой, а завтра рыжей, то особые приметы Егора, просто так краской для волос не замазать.
Сознание человека самая большая загадка, к которой редко кто находит ключ. Возможно, все мы талантливые художники, музыканты и поэты, только не знаем как разблокировать скрытый потенциал. Сейчас Егору казалось, что он находится в музее, а перед его глазами самый уникальный его экспонат — голограмма идеальной женщины, которая видоизменяется в зависимости от вкусов смотрящего.
Он раздевал и одевал ее тело, чувствовал, как касается длинных чёрных волос, тонул в зелёной радужке глаз, позаимствованной у лесных нимф, водил сухими пальцами по острому подбородку и скулам, он разве что не тр*хал ее в машине.
Его личная модель прекрасного. Иллюзия, основанная на его вкусах.
Пальцы сами сжали ручку автомобиля, когда она повернулась к нему и протянула руку, беззвучно шевеля пухлыми губами четкое: "пойдем".
Он сейчас тоже состоял из двоичного кода, был внетелесным и абсолютно свободным.
— Ты куда собрался? Эй! — пинок в плечо грузом пригвоздил его к автомобильному креслу. — Алле, ты что опять вмазанный?
Егор ничего не ответил. Он лишь закрыл глаза и закатил их.
В голове произошел взрыв.
Стояк головного мозга.
И не надо было никаких дополнительных фрикций, чтобы кончить.
Иглоукалывание в кожу черепа и тысячи мурашек, заставляющие всю растительность поднять бунт на теле.
— Ааа, — застонал он, ощущая, как по его извилинам растекается сладкий мед.
— Тебе плохо, Егор? — Полина схватила его за плечо, возвращая в реальность.
Выбрасывая из того мира, в котором не было имен. Никаких условностей. Если хотелось, то можно было брать. И хаос не наступал.
— Нормально, — тихо затрясся он в смехе, а на губах застыла сумасшедшая улыбка, — как все прошло?
— Х*ево прошло. Она меня достала. Это уже третий объект, а она требует еще варианты. Типа я их рисую.
Полина стащила с себя купленный на распродаже пиджак. Он был слегка великоват в груди, и поэтому она никогда не застегивала его на пуговицы.
— Есть у меня еще один дом, но он последний. Я думала, с ней будет проще.
— Ну, ты же договорилась? — Егор с неохотой приоткрыл глаза, наблюдая за тем как красная "Audi" резко развернулась и промчалась мимо их машины.
Дерзкая.
— Договорилась, на завтра, — Полина достала из сумочки влажные салфетки, вытирая с губ помаду цвета фуксии.
— Скинешь мне адрес. Я схожу.
— Куда ты сходишь? — пальцы с салфеткой задержались в воздухе, когда она, поморщившись, посмотрела на Егора.
— Дом покажу.
Он вернул кресло в исходное положение заводя мотор.
— И что это значит?
— Ничего.
— Сто лет этим не занимался, а сейчас вдруг решил?
— Ревнуешь что ли? — Егор усмехнулся, поворачивая руль до упора, и выезжая с подъездной на общую дорогу.
Внутри наконец-то ощущалось умиротворение, согласие с телом, чистота в мыслях. По крайней мере, ему так казалось.
— Ты с зеркалом по ходу давно не здоровался. На тебя смотреть страшно.
