Иоанн утверждал, что сначала было слово. Чепуха! Сначала была тишина. Остальное возникло позже, как раз из этой космической тишины, где еще ничего масштабно не вертелось, не гудело и не просвистывало в виде убийственного роя камней с огненными хвостами позади. Если бы евангелист оказался посреди океана на парусной доске, он бы согласился, что сначала была тишина, причем такая пронзительная, что ее даже не подавлял нескончаемый шелест волн. Наоборот, своим сонным равномерным бормотанием буруны подчеркивали величие этой бескрайней вселенской тишины.
А может, сначала были волны – невидимые, извечные, убаюкивающие? Именно они провоцировали Творца на долгий и здоровый сон, во время которого все сотворенные им миры превращалось в хаос. И они же, эти волны, способствовали его пробуждению после глухой космической ночи. Каждый раз, продирая глаза и крепко выругавшись (типа, прикорнуть нельзя – все рассыпается без моего всевидящего ока), он заново начинал отделять твердь от воды, зажигать звезды и лепить земли, заполняя их океанами. Вот это ругательство после пробуждения и являлось, вероятно, тем самым словом, которое было вначале. Но речь не об этом. Ведь что получается – если волнам подвластна цикличность, которой не может противостоять даже генеральный архитектор мироздания, то здесь сомнений быть не может – вначале были волны. И еще тишина.
Марк оторвал затылок от виндсерфинговой доски и огляделся по сторонам. Вокруг все та же бескрайняя гладь океана без какого-либо намека на землю – и никаких признаков спасительного судна на горизонте. В какую сторону ни греби – огребешь только мозоли. Впрочем, ладонями много не нагребешь, а парус унесло ветром. Мачта выскочила вместе с шарниром, который, видимо, в суматохе был плохо прикреплен к борду. Зато теперь хитроумные причиндалы для водного экстрима не мешали развалиться всем телом на гладкой поверхности. Ничего не оставалось, как тяжело вздохнуть и, положив голову между мягких ножных петель, опять уткнуться макушкой в опостылевшую и скользкую доску. Впрочем, руки можно вытянуть вдоль тела или раскинуть в разные стороны, положив их на воду. Вот и весь маневр. Невелик выбор для движения. А ведь жизнь заканчивается там, где прекращается движение. Так, кажется, говорил кто-то из великих.
Храбрец подивился философской стройности своих мыслей при столь отчаянном положении. Подобного он не замечал за собой раньше. И это понятно: тогда было некогда. Каждую минуту он находился в движении. А сейчас вынужден прозябать и предаваться бессмысленным раздумьям о смысле бытия.
Говорят, думы о смысле жизни наплывают на человека незадолго до гибели. Возможно, поэтому для мудрости нет ничего ненавистнее мудрствования.
«Но неужели пришло время гибели? – ужаснулся Марк. – Вот уж, действительно, не знаешь, как повернет судьба. Бежать из Москвы в какую-то глухую дыру на берегу Индийского океана, чтобы бесславно сгинуть в кипящих водах – это просто насмешка судьбы».
Под ложечкой тоскливо засосало. А как же жена, сыновья, дочки? Как они без него? Анюта даже не сумеет собрать активы, разбросанные по всему миру, а собрав – ни за что в них не разберется. Да что активы! Она не сумеет толком вступить в права наследства, тем более что завещание оформлено на дочку бывшей жены. А бывшая жена – баба зубастая и своего без боя не отдаст. Здесь нужно очень круто бить копытами и долбить рогами, чтобы выиграть все эти тягомотные процессы в купленных-перекупленных судах. Но главное, в этом вопросе никому нельзя доверять – ни судьям, ни нотариусам, ни тем более друзьям, предлагающим свою помощь. Анюта такая наивная, такая честная, такая правильная. Она не знает грязных и жестоких законов бизнеса. И слава богу, что не знает! Когда узнает – пошлет всю эту сферу деятельности куда подальше и будет жить на три копейки в месяц. И самое удивительное, что проживет!
«Нет! Сейчас погибнуть никак нельзя! – застонал Марк, зажмурив глаза. – Я просто не имею на это права, не завершив своих дел. Надо что-то придумать…»
Однако, как ни морщи лоб, как ни закусывай нижнюю губу, как ни скрипи мозгами на весь Индийский океан, надеяться можно только на случайное судно. Весь вопрос в том, проходят ли здесь морские пути. Насколько далеко его унесло от берега, он не знал, да и знать не мог.
«Но ведь мне всегда везло! – пришла спасительная мысль. – Хотя были времена, когда не очень…»
Даже когда везло не очень, Марк всегда ощущал теплую и великодушную любовь свыше. И даже видел Его всепрощающую улыбку. А когда Марк поступал, мягко говоря, не очень красиво, то чувствовал, что к нему оттуда относятся снисходительно, как к ребенку, который не ведает, что творит. В целом Марк с рождения знал, что он любимчик, и в глубине души верил, что в любой ситуации всегда выйдет сухим из воды. Но сейчас он мокрый с головы до пят и вокруг вода. Да не просто вода – а целый океан! И возможностей для действий практически нет.
Неожиданно в памяти возникло, что самым известным любимцем богов был древнегреческий герой Ахиллес, который разил мечом всех, кого ни попадя, не ведая, что убивать – это грех. Чужие жизни его не волновали. Его волновали медные трубы. В веках он, конечно, остался, увенчанный славой, но славой какой-то сомнительной, потому что закончил не очень геройски. Малодушно скончался от стрелы, вонзенной в пятку, в которой, собственно, нет жизненно важных органов. Ведь это еще нужно умудриться умереть от такой пустяковины. Вот тебе и любимец богов.
Диктатор Сулла! Вот кто истинный любимец богов, который даже кличку носил Счастливчик. Кровопийца был редкостный. По сравнению с ним Калигула с Нероном – просто шалуны. И за что его возлюбили боги? Кстати, закончил тоже бесславно – то ли умер от рака, то ли сгнил заживо. Плутархом его кончина описана как-то не очень внятно. Хотя откуда о ней мог знать Плутарх, который жил столетием позже? Нет! С Суллой тоже неудачный пример.
«Но ведь я не кровопийца! И я не убивал людей ради жалкого тщеславия! – воскликнул про себя Марк. – А значит, Господь не допустит, чтобы я закончил так глупо. Это теоретически. А на практике – пути Господни неисповедимы».
Наш философ снова открыл глаза и увидел, что на небе откуда-то взялись облака, хотя минуту назад океанская высь была абсолютно ясной. Одно облако было похоже на голову лошади. Даже в районе глаза имелся небольшой просвет. Хотя нет! Для лошади голова маловата. Скорее, это осел. Было бы неплохо подтянуть к ослу туловище из соседнего облака, а из перистого отростка, напоминающего перевернутую латинскую букву «V», сделать ноги. Хотя кому это надо, делать ослу ноги? Вот если бы взять и перенестись на парусной доске на облако и с него увидеть берег или корабль, чтобы знать, в какую сторону грести…
