Ключ бесшумно повернулся. Ника подёргал дужку замка. Она не поддалась. Вот и всё: сарай заперт, моторка ждёт. Ника засунул ключ под плоский камень у двери и поправил налобный фонарик. Свет, лившийся узкой полосой, выхватил из темноты дощатые мостки с железными перилами. Придерживаясь за перила, Ника побрёл к краю.
Моторка покачивалась на мелких волнах. Ника перебрался с мостков в лодку и стянул с головы фонарик. Теперь он ему не понадобится. У моторки свои огни.
Он в последний раз оглянулся на тёмный сарай, перевёл дыхание и включил двигатель. Тот заурчал мощно и ровно. Моторка плавно отошла от мостков и повернула на север. Туда, где шуршала волнами большая вода.
* * *
За свои четырнадцать лет Ника видел четыре моря. Четыре самых настоящих моря, и в каждом из них вода была особенной.
В Чёрном – сине-зелёной, прозрачной, тёплой даже на взгляд, с парашютиками медуз и стайками рыб, кружащими у причала. Ближе всего к бетонной стене подплывали остроносые тёмные мальки. Они резвились у поверхности, хватали семечки и крошки батона. Чуть глубже держались рыбки покрупнее, их спины отливали красным огнём. А у дна, почти касаясь песка, проносились странные длинные рыбы-тени с растопыренными передними плавниками. В эту воду сразу хотелось нырнуть и плавать долго-долго, пока глаза не покраснеют от солёных брызг и плечи не заноют от непривычной усталости.
Белое море встретило Нику тёмной глубокой синевой, ослепительно блестящей на северном солнце. Катер качался на острых волнах. На горизонте то и дело выныривали чёрные острова, окутанные белёсым туманом. У берега лениво извивались длинные гирлянды водорослей, под ними белели камни. Заходить в такую воду Ника не решился. На каменистом пляжике он медленно закатал рукава рубашки и окунул в море руки. Пальцы сразу же свело, будто сотни ледяных иголок впились в кожу.
Балтийское море Ника видел серым, изрезанным гребнями волн. На воде вспенивались белые бурунчики, взлетали, рассыпались брызгами и разбивались о камни. Камней было много. Они высовывались среди волн то округлыми макушками, то плоско срезанными гранями, а иногда едва просвечивали сквозь мутную пену. Чтобы искупаться, нужно было долго идти по щиколотку в холодной воде, огибая скользкие камни и подпрыгивая, когда очередная волна летела к берегу. На плаву Ника продержался минуты две. Волной его накрыло целиком, он захлебнулся, долго откашливался и тряс головой, потому что в уши затекла вода. Если бы не это, он, наверное, покачался бы на волнах, как остальные, но в ушах противно шуршало и прыгать не хотелось. Хотелось закутаться в махровое полотенце и выпить обжигающего чая из термоса.
Японское море показалось Нике самым зелёным. Оно было холоднее, чем Чёрное, но и в нём у причала сверкали гладкими спинами рыбы. Сквозь кристально прозрачную воду Ника разглядывал песчаное дно и не мог определить глубину. Купаться Нике не довелось – не было времени. Но пройти босиком по кромке воды он всё-таки успел. И почувствовать, как от соли защипало каждую крохотную царапинку – тоже.
* * *
Ни на одном море ему не было страшно. А здесь Ника чувствовал, что ещё чуть-чуть, и он не сможет не то что двигаться, но и думать ни о чём другом, кроме того, как добраться до берега.
«Это паника, – повторял себе Ника. – Просто глупая паника. На самом деле ничего страшного нет!» Ведь перед ним даже не море, а самое обыкновенное озеро. Ну пусть не совсем обыкновенное, пусть огромное и очень глубокое. Так ведь не в этом же месте. Это где-то там, далеко, за много-много километров, где не видно ни клочка суши. А здесь, Ника знает, не так уж и глубоко, и рядом полно островов. До любого из них на моторке – минут пятнадцать хода малой скоростью.
Значит, бояться нечего. Нужно просто плыть, спокойно, медленно, не сворачивая с намеченного курса. Вернее, как сказали бы моряки, не плыть, а идти. Идти туда, где светятся огни. И знать, что в любой момент можно вернуться обратно. Когда Ника думал об этом, страх отпускал. Пусть не до конца, но всё-таки руки слушались и почти не дрожали, сердце стучало в груди, а не под горлом, и даже как будто становилось чуть-чуть теплее. Хотя вообще-то Ника здорово замёрз. Он не подозревал, что поздним летним вечером на воде будет так холодно.
Честно говоря, он много чего не подозревал. И того, что в этой части озера то и дело проносятся катера, от которых расходятся мощные волны, раскачивающие его моторку так, что вода едва не перехлёстывает за борт. И того, что на небе соберутся лохматые дождевые тучи. И того, что темнота вокруг подступит близко-близко.
Правда, у Никиной моторки были бортовые огни – зелёный и красный. А ещё небольшой, но яркий фонарь на задней скамейке. Если бы не они, Ника, наверное, потерялся бы в этих пасмурных сумерках. С огнями он по крайней мере мог не бояться, что кто-то не заметит его и врежется в маленькую моторку на полной скорости. Вернее, не очень сильно бояться.
Ника застегнул молнию ветровки до подбородка и прибавил скорость. До цели ему оставалось пройти километр, не больше. А потом будет нужно найти укромное местечко, чтобы не попасться на глаза береговой охране, опустить якорь и ждать, пока издалека не покажется, сияя иллюминацией, огромный теплоход. И вот тогда…
Тогда, Ника думал, всё решится.
Если бы он не струсил, то всё могло решиться гораздо раньше. И не пришлось бы придумывать этот план, казавшийся даже лучшему другу совершенно фантастическим. И рассекать на моторке тёмную воду, дрожа от холода, тоже не пришлось бы.
Но теперь что об этом говорить? Поздно. Или Ника сделает то, на что решился, или навсегда останется тем, кем казался себе все последние месяцы… А этого Нике не то что не хотелось – он просто не мог с этим жить.
Палуба качнулась плавно, почти незаметно, но Алька взвизгнула и обеими руками ухватилась за поручень.
– Ты что? – удивилась Света. – Боишься?
Алька дёрнула плечом и фальшиво улыбнулась.
– Вот ещё! Просто туфли скользкие.
Света посмотрела на Алькины туфли – новые, светло-бежевые на высоких остреньких каблуках.
– Может, переобуешься?
– Да ну, – фыркнула Алька. – Я хочу быть красивой. Это ты всегда в кроссовках.
Света подумала, что не всегда, а только последние полгода, с тех пор, как с правой ноги сняли швы. Если она наденет туфли, то через пять минут ступни мучительно заноют и придётся ковылять по теплоходу, пошатываясь и то и дело хватаясь за леера. Какая уж тут красота? Но напоминать об этом не хотелось. Да и вообще ворошить ту историю было до сих пор как-то… Не то что страшно, но неприятно и почему-то стыдно. Хотя Света и не сделала тогда ничего плохого. Просто она была счастливой и глупой. И забыла обо всём на свете.
