1. Пролог
— Милый, как ты? — обеспокоенно и нежно спрашивает Вера.
В ответ тишина.
Я через закрытую дверь чувствую раздражение Гордея, а сама я делаю медленный выдох.
Мою душу вместе внутренностями будто выморозили изнутри.
— Гордей… Я рядом…
И я захожу в библиотеку, решительно распахнув дверь.
Потому что имею право и не собираюсь я убегать сейчас в слезах, подслушав разговор моего мужа и его любовницы.
Гордей сидит в кресле и опять курит, гипнотизируя струйки дыма. На подлокотнике сидит Верочка, его бывшая одноклассница и по совместительству старший маркетолог в его компании.
Вглядывается в его безучастное лицо и держит за руку.
— Это уже наглость, — усмехаюсь я.
Гордей совершенно не реагирует на мое замечание, да и на бледное лицо Веры тоже.
— Я пришла высказать свои соболезнования, — Вера встает и поправляет узкое черное платье с непростительно глубоким для похорон декольте. Ее сиськи вот-вот выскочат, а родинка на правом полушарии привлекает даже мое внимание. — Такая трагедия…
— Тебя тут не должно быть, — сжимаю ручку двери. — Как у тебя совести хватило…
— Уходи, Ляль, — Гордей подается вперед, тушит окурок в пепельнице и опять тянется к пачке сигарет. — Я скоро вернусь.
Над его головой плывет прозрачное полотно дыма, а я все стою и смотрю на Веру, которую я бы укутала в простынь, чтобы спрятать ее сиськи.
— Мне повторить? — переводит на меня взгляд и сует в зубы сигарету.
Вера протягивает ему зажигалку, которую он небрежно выхватывает из ее пальцев.
Я ни разу не видела его таким, будто в моего мужа вселился кто-то иной. Кто-то очень опасный и на грани психопатии.
Он сидит спиной к окнам, и солнечный свет будто вырезал его из реальности инфернальным чудовищем. Лицо в тени. Щелкает зажигалка.
Огонек освещает его лицо оранжевыми бликами. Подкуривает сигарету неглубокими вдохами, глядя на меня исподлобья, и усмехается.
Вера возвращается к нему на подлокотник и печально вздыхает.
— Я сейчас спущусь, дорогая, — сколько мерзлоты в его словах сейчас. Огонек потухает, и он раздраженно откидывает зажигалку на столик. — И дверь за собой закрой.
— Ты должна уйти, — поскрипываю зубами в бессилии перед Верой, — это неуважительно к нашей семье, — перевожу взгляд на Гордея, — или мне позвать наших детей, чтобы ты их познакомил со своей потаскухой?
— А такая сцена с детьми и скандалом, — тихо и холодно отвечает Вера, — будет очень уважительная? Лилия, мы ведь взрослые люди, верно? — смотрит на Гордея, который опять провалился в свои мысли. — И мне… я понимаю, что сейчас не самое подходящее время, но раз твоя жена в курсе, — кладет руку на живот, — то мне надо что-то вам сказать.
2. Глава 1. Дай мне побыть одному
Несколько дней назад
— Урод! — встречаю Гордея криком и тарелкой, что летит в него.
Он, конечно же, уворачивается. Молча. Тарелка бьется о стену и разлетается на осколки.
Я хотела встретить мужа с гордой невозмутимостью, но только увидела его рожу, меня переклинило.
Весь мой план быть спокойной и разумной женщиной лопнул воздушным шариком и вспыхнул яростью.
— Я знаю!
— Ясно, — Гордей отпинывает осколок тарелки и едва заметно щурится.
Вот к чему пришел наш пятнадцатилетний брак. К молчанию, в котором мой муж и не думает оправдываться.
И даже не прикидывается дурачком с вопросом “что ты знаешь, дорогая?”.
— Ты мне изменяешь! Я знаю!
Гордей взгляда не отводит. Не бледнеет. Не краснеет. И не просит меня успокоиться или поговорить.
Он бессовестно ломает обычный сценарий в скандале, который рождается из измен.
— Ты так и будешь молчать?
— Ты сейчас скажешь, что требуешь развод, — он шагает мимо меня к мини-бару.
Чувствую себя идиоткой.
— Да, требую, — растерянно отвечаю.
Удивительно, как Гордею удалось меня выдернуть меня из кипящей кастрюли обиды с гневом и закинуть в недоумение.
— Ну, — он оглядывается, — а я должен ответить, что развода не будет? Или что?
Я стою с открытым ртом.
— Ляль, буду или не буду я против, нас все равно разведут, — пожимает плечами. — На скандал я не настроен. Ты извини. Я подлец, мерзавец, негодяй и кобель. У меня нет ни стыда, ни совести. Что еще? А да. Пятнадцать лет брака коту под хвост.
Меня передергивает от его взгляда, в котором застыла темная тень.
— Ляль, я соглашусь на развод, но сейчас… ты прости я хочу выпить.
Он открывает мини-бар, достает бутылку виски и задумчиво смотрит на этикетку. Хмыкает своим мыслям, а затем отложив крышечку, присасывает к горлу. Несколько крупных глотков, выдыхает и прижимает тыльную сторону ладони к губам.
— Папа умер, — выдыхает он. — Сердечный приступ.
— Что?
До меня не доходит смысл сказанных слов. Сердечный приступ? Умер?
— Ты ведь все услышала, — сжимает горлышко бутылки и идет к дверям. Четко проговаривает каждый слог. — Мой отец умер. Час назад. И да, — оборачивается. — Измены имели место быть.
— Имели место быть? — повторяю я.
— Да, но сейчас мне глубоко начхать, Ляль, — он криво усмехается. — Хочешь развод? Будет тебе развод, но сейчас мне надо позвонить маме и сказать, что папа умер.
Я отступаю.
Нет. Это все глупости. Наш вечер должен был окончиться сканадалом из-за измены, а не липким страхом перед смертью, которой все равно на проблемы живых.
— Я не верю…
— Увы, — Гордей хмыкает. — Стоял и на полуслове упал. И все, — Гордей делает новый глоток виски.
Выходит из гостиной:
— Я буду в кабинете, Ляль.
Я медленно опускаюсь в кресло.
Мой свекр мертв?
Но… Он же на здоровье не жаловался. Был активным дядькой. И на позитиве. Называл меня Лялечкой и всегда говорил, что Гордею повезло с такой умницей-красавицей.
Телефонный разговор с подругой, которая сказала, что видела на неделе Гордея с другой женщиной, теряет краски ревности, злости и обиды.
Вячеслав Дмитриевич умер.
Скорбь и тупое недоумение стирает все из души.
В семью пришла смерть, усмехнулась обманутой жене и растворилась в воздухе ядовитыми парами беспомощности.
И сейчас она просочится через смартфон голосом Гордея в дом моей свекрови, змеей обовьет ее шею и начнет душить.
— Господи…
Я встаю на ватные ноги. Прихожу на несколько секунд в себя на лестнице, и мне чудится смех свекра. Его шутки были добрыми, пусть не всегда смешными и понятными, и он часто смеялся за других.
До меня доходит, что виски, которое распечатал Гордей, принес Вячеслав Дмитриевич со словами “ты же любишь всякую такую бурду”.
— Гордей, — шепчу я, и пытаюсь открыть дверь, но она заперта.
— Не утруждайся, Ляль, — следует мрачный и тихий ответ. — Дай мне побыть одному.
Я в полной растерянности.
Могу ли я сейчас оказать поддержку Гордею?
Он любил отца, и у него с ним были хорошие и близкие отношения. И, как жена, я должна сейчас быть рядом, чтобы разделить беду.
Но вместе с тем я обманутая жена.
