Майя не плачет. Нет. Майя Янковская никогда не плачет. Шлёт прямым текстом мать, сходу влезает ногами в расшнурованные кеды с отворотами, прихватывает по пути ветровку и выходит на улицу, громко хлопнув дверью. Она нащупывает в джинсах телефон, набирает текст с адресом и сама направляется в нужное место. По пути тормозит у магазина, довольно сомнительного на вид, но только там несовершеннолетним продают сигареты. Она ёжится, всё-таки не лето, а почти что зима, конец ноября. Пачка нетерпеливо мнётся тонкими пальцами в глубоком кармане куртки, Майя усмехается. Знал бы её отец – голову бы открутил, да оба родителя открутили бы, если бы догадывались, ведь не пристало семнадцатилетней фигуристке, причём в третьем поколении, курить и портить свою драгоценную, приносящую отличный доход, спортивную тушку.
– Мацуо. – Голос у Майи резкий, но не грубый, с едва уловимым непонятным акцентом. И это «а» она произносит гораздо выше, чем остальные звуки. – Мацуо, ты меня слышишь?
Паренёк рядом вздрагивает и легонько кивает, показывая, что ничто не ускользнёт от его внимания. «Японцы – они такие», – думает Майя, но мысль не развивает. Просто прикуривает наконец долгожданную сигарету, затягивается глубоко, практически ощущая, как дым наполняет лёгкие, и медленно плавно выдыхает его сизой струйкой перед собой.
– И она собирается отослать меня к чёрту на кулички, вообще непонятно куда и к кому, – продолжает, торопливо повторно затягиваясь. – Такое чувство, что меня в этой семье вообще ни во что не ставят.
– Я так не думаю, – робко пытается возразить упомянутый Мацуо, нервно переступая с ноги на ногу.
Майя считает, что ему никогда не понять какого жить с двумя родителями такой величины, как у неё, особенно со старшим, главой семьи – эпатажной легендой балета Владиславом Янковским. К слову этого она не стала бы посылать ни за что.
– Мне кажется, ты зря маму обидела.
Майя фыркает, роняет сигарету вниз, в остатки выжженной жарким калифорнийским солнцем травы, давит окурок ногой и достаёт новую. «Что ты понимаешь», – назойливо вертится в голове, но она вновь не акцентирует на этом внимание.
– Они просто хотят от меня избавиться. – Ей кажется, что эта фраза точно поставит точку в их разговоре, причём в её пользу.
– Или помочь. – Совсем тихо выдыхает Мацуо.
Майя закатывает глаза, откидывает так и не подожжённую сигарету и разворачивается лицом к другу:
– Вместо того, чтобы философствовать, лучше бы занялся чем-то более полезным. – По странному блеску в глазах напротив понимает – догадался, и кивает головой в сторону заброшенного склада, куда частенько наведываются парочки.
Кое-что «более полезное» с первых же действий помогает расслабиться и забыться. Младшая четы Янковских стоит, прислонившись спиной к обшарпанной стенке, а перед ней, присев на одно колено, Мацуо. Всё-таки, по мнению Мацуо, дело в её глазах. И ради одного этого взгляда он готов и на колени, и в рот, как выражается сама Майя.
Что показательно, лично Майя никогда так не поступает, не позволяет по-быстрому отыметь себя где-то в закоулках. О нет, она требует роскоши: свободную комнату, широкую кровать, пустую от посторонних квартиру, несколько часов в запасе, чтобы могла вдоволь насладиться своими играми. Такая юная и такая порочная, совсем не как на экране телевизора или на льду, где она катается в образе юного божества, далёкого от мира сего. В то время, как её мир зациклен на плотских удовольствиях. И Майя Янковская связывает своих жертв, издевается, дразнит, хитро глядя из-под взмокшей светлой чёлки, прикрывающей лицо, но худшее в ней – улыбка, обманчиво мягкая и добрая. Как этот ангел может быть настолько коварен, откуда в ней дьявольская сила – тот ещё вопрос.
Возвращается Майя домой через пару часов после заката и то только потому, что не хотелось идти куда-то ещё. Её мать, Инес, сидит за столом в прихожей, что прямо напротив коридора, ведущего от входной двери к лестнице на второй этаж. Она поднимает голову, едва заслышав скрежет дверной ручки, судорожно выдыхает, приподнимается, но тут же оседает обратно на стул. Майя не удосуживается обратить на неё внимание: как была, в куртке со странными мелкими царапинами на спине и кедах, поднимается наверх, нарочито громко ступая, зная, что отца ещё нет дома.
Инес проводит дочь задумчивым и затравленным взглядом и переводит его на телефон, что лежит перед ней на столе вот уже который час. Она прекрасно осознаёт, что от этого решения зависит очень многое, в первую очередь – судьба дочери, которая уже давно стала родной. Пальцы подрагивают, тянутся к кнопкам, обхватывают трубку и едва не роняют, в последний момент успевая подхватить. Инес не даёт себе возможности передумать, по быстрому набирает трудноразличимый номер с маленького клочка бумаги, что хранила почти десятилетие, и дожидается гудков. Один. Другой. Третий.
– Слушаю. – Так знакомо.
– Мне нужна твоя помощь, Мия.
***
Лёгкая дрожь, окутывающая со всех сторон, тело отказывается просыпаться, но что-то продолжает её трясти. Землетрясение, что ли? Сонное сознание не в состоянии анализировать происходящее. Через «не хочу» Майя всё же открывает глаза и видит нависшую над ней мать.
– Инес, какого… – Бурчит она неразборчиво и старается зарыться с головой под подушку.
– Вставай, давай, Майя, нам пора. – Та уже давно привыкла, что «папой» в этой семье называют только Влада, но никак не её «мамой». – Майя. – И снова начинает трясти подростка. – Вставай, одевайся.
Младшая что-то фыркает и вновь погружается в дрему. Ровно до того момента, как с неё не стягивают одним рывком одеяло, а затем и подушку. От неожиданности она даже подскакивает на кровати в сидячее положение и с удивлением смотрит на Инес, которая ни разу в жизни не смела прервать сон любимой дочери, тем более таким способом. На языке вертится: «С ума сошла?», «Иди нафиг!», «Отвали!» и «Дай поспать!», но слова застревают в горле. Инес выглядит странно, и глаза у неё тоже какие-то странные, даже сложно подобрать подходящее слово, просто она сейчас другая, будто и не её мать вовсе. Под непривычно холодным цепким взором старшей Майя подбирается и тут же передёргивает плечами, пытаясь скинуть оцепенение.
– Встаю я. – Получается даже обиженно, но ей не до этого.
Уже из ванной она выкрикивает так, чтобы прибирающая в комнате постель Инес услышала:
– А папа где?
– Занят. – Вроде довольно громко, но всё равно удивительно сдержанным тоном отзываются в ответ.
– Занят, – глухо повторяет уже только для себя Майя и наклоняется над раковиной, чтобы умыться. – Как всегда.
Неприятные размышления на тему вечного отсутствия Влада дома развевают другие, связанные со столь ранним подъёмом. Судя по тому, что она успела заметить через окно по пути в ванную, сейчас должно быть около четырёх часов утра. И что за ерунда тут творится?
