Мы встретились, когда у каждого из нас за плечами уже был свой жизненный багаж. Интересно, почему так говорят – за плечами? Ведь, если это – «взрослый» багаж состоявшегося человека, то его несут в руке или везут за собой в чемодане на колёсиках. За плечами – это что-то молодежное. Такой себе маленький стильный рюкзачок. А, что в него, в такой маленький, может поместиться? Пара тройка влюбленностей, столько же разочарований да объемный пакетик слез. По молодости много плачется.
Но, что бы там судьба нам не предложила – сумку ли, чемодан, рюкзак или огромный баул, правило для всех одно – тащить свой жизненный багаж ты должен сам. Носильщиков в данном случае не полагается. Если даже этих самых сумок, чемоданов и рюкзачков у тебя со временем наберётся вагон и маленькая тележка. Возможно, мы и влюбляемся с возрастом все реже и реже именно потому, что – груз прожитых лет заставляет нас горбиться, нагибает к земле, и мы уже не смотрим по сторонам, пропуская очень важных для себя людей. Так мы проходим мимо друг друга.
Нам с Петром повезло. Мы не проскочили мимо друг друга. Мы зацепились взглядами. Он был вдовцом с двумя взрослыми детьми, я – свежеразведенная женщина сорока лет, пугливая и опасающаяся всего – отношений, ошибок, будущего. Тогда я очень боялась знакомиться и боялась остаться одной, боялась влюбиться и боялась очередного предательства, а еще – я боялась, что уже не смогу оттаять. Никогда.
Но, Петр окутал меня такой обволакивающей, неуемной и всепроникающей заботой, таким сиюминутным вниманием, неустанно опекая меня и нежничая, словно вымачивал в теплом молоке безнадежно засохшую булку.
Конечно же, я ему не верила. Осторожничала, сомневалась, всматривалась в него до рези в глазах и все время ждала – вот сейчас, вот-вот, он проявит себя во всей красе, покажет свои худшие мужские качества. Но, он не проявлял и не показывал. Порой мне казалось, что он само воплощенное терпение, неиссякаемый источник тепла, заботы и самоотречения. Сказочный Джин, исполняющий все твои желания. Только ткни пальцем, только заикнись, только намекни.
И, все равно я ждала подвоха. Перенесенное не так давно предательство первого мужа, такое отвратительное, такое гаденькое – отравило мою кровь, пробралось в душу и поселилось там, вымазав все черной сажей, всосалось каждой клеточкой моего организма. Недавняя боль каждый раз напоминала о себе мышечной реминисценцией, спазмировала рецидивами воспоминаний. Именно поэтому я старалась спровоцировать Петра, сознательно и неосознанно подводила к краю, чтобы еще раз заглянуть в очередную черную пропасть очередной человеческой души и убедиться в том, что я-таки права и что верить, и вправду, никому нельзя.
Я старалась изо всех сил, но у меня ничего не получалось. Петр был непобедим в своем желании меня отогреть и приручить. На это у него ушло долгих пол-года. Он был запредельно тактичен и терпелив, никогда ни на чём не настаивал, ни к чему меня не принуждал. Первый поцелуй случился между нами только тогда, когда я этого захотела, а первый секс… Ой, а вот об этом стоит рассказать поподробнее…
После того, как я осторожно поинтересовалась, а не хочет ли Петр меня поцеловать, мы стали целоваться везде, где только было можно. Впрочем, где нельзя тоже стали – в подъездах, кафешках, в парке на лавочке и на трамвайных остановках. Конечно же это нравилось не всем. Но, не все осмеливались сделать нам замечание, останавливал возраст. Не всякую юную парочку можно легко осрамить и зашикать, а уж нас и подавно. Поэтому нам, в основном, доставались лишь косые, осуждающие взгляды и бубнение себе под нос. Как правило – от женщин. Именно женщины, недоцелованные мужьями и сексуально недобуженные, становятся у нас самыми рьяными поборниками морали и нравственности.
Месяца три спустя, когда были исхожены вдоль и поперек все парковые дорожки, иссижены все скамейки и пристойные кафешки, а мое либидо просто рвало меня на части, я снова не выдержала первой:
– Петь, долго мы еще будем, как школьники, гулять по парку, держась за ручки, и целоваться, прячась в кустах?
Он замялся и покраснел:
– Прости, домой я привести тебя не могу, а в гостиницу ты же не пойдешь?
– Почему – не пойду? – удивилась я.
От моего вопроса Петр покраснел еще больше.
– Ну… тебе это… ну… тебе, наверное, такое предложение может показаться непристойным.
– Да-а?!
Господи, с какой планеты он свалился?! Весь такой милый, старомодный, трепетный.
Я подошла к нему совсем близко и, уткнувшись в шею, благодарно обвила руками его талию.
– Глупости все это, Петь… Ты по определению не можешь предложить женщине ничего непристойного. Не запрограммирован ты на подобное скотство.
– Значит, ты согласна? – он крепко обнял меня в ответ, задыхаясь от аромата моей кожи и волос.
– Да, конечно.
Вечером следующего дня мы уже стояли перед гостиничным номером, и Петя никак не мог попасть ключом, зажатым между дрожащими вспотевшими пальцами, в замочную скважину, а я нервно теребила пуговицу не блузке.
– Ты взял чего-нибудь выпить? – спросила я, когда мы, наконец, оказались в полутемной комнате с огромной кроватью, двумя тумбочками и круглым зеркалом в деревянной раме.
– Не-ет… а что, надо было? – спросил Петр упавшим голосом и тут же предложил с готовностью: Давай сбегаю за шампанским!
– Не надо никуда бежать, – сказала я смело и твердо и, развернув его к себе, поцеловала. Протяжно и жадно. Копившееся столько времени в наших телах и не находившее выхода желание – ударило в голову лучше всякого шампанского.
– Как же я боялся, что тебе не понравится, – выдохнул он, когда я, откинувшись на подушку, умиротворенно и благодарно гладила его плечо.
«Если бы только знал, как я боялась, что мне не понравится», – вторила я мысленно, посылая на кончики пальцев всю свою, поднявшуюся из самых глубоких глубин, нежность. Он поежился от моих прикосновений и, перевернувшись на спину, перехватил мою руку, после чего стал медленно выцеловывать мне ладошку, щекочась усами и языком.
Мне было светло и спокойно на душе. Так, словно мне вернули мое, предназначавшееся от рождения, но, по какой-то причине до сих пор не отданное. Словно все пазлы сошлись в картинку, а страницы сложились в книгу. Очень интересную книгу, со счастливым концом.
Понемногу я стала оттаивать. А еще привыкать к тому, что утром по телефону мне говорят «доброе утро», а вечером желают «спокойной ночи». Понемногу эти маленькие каждодневные ритуалы плотно входят в твою жизнь, ты привыкаешь к ним очень быстро и уже не можешь себе представить, как обходилась без всего этого раньше.
Вскоре Петр решился познакомить меня со своими детьми. Его дочери только-только исполнилось семнадцать, она как раз заканчивала школу, а сыну – на год меньше. Я понимала, что за шесть лет (ровно столько прошло со дня смерти жены Петра) раны на детских сердцах потихоньку затянулись, но, чувство потери никуда не ушло. И не уйдет. Оно ляжет глубокой расщелиной поперек их жизней, а мамин образ навсегда останется неким эталоном, которым, так или иначе, меня всегда будут мерить, и до которого мне вряд ли удастся когда-нибудь дотянуться. Впрочем, я и не смела претендовать на роль мамы, даже рядом становиться не собиралась. Просто, не хотела, чтобы они считали меня своим врагом, который хочет отнять у них еще и отца.
