Весточки с небес и с земли
МАМА И БОГ
Бывали дни, когда ты не думал о Боге. Но не было дня, чтобы ты не думал о маме. И не вспоминал о ней. Особенно теперь, когда она ушла от вас в Элизиум.
ОН ТОЖЕ БАЛУЕТСЯ СТИШКАМИ
Любовь – любимое стихотворение Бога. А люди – свободно перемещающиеся в пространстве носители информации, на которых Создатель пишет свои стихи.
В иных своих творениях Он, правда, вымарывает многие предложения, сладкозвучные рифмы, чем-то не понравившиеся Ему строки, а то и целые строфы, и порой остаются только одни вычеркивания, кляксы, темные пятна или какие-то нелепые разводы от небесных чернил.
ЗЕМНЫЕ МУКИ
Разве сравнятся те адские муки, что уготованы нам на небесах, с ежедневными ужасами, страданиями и кошмарами, что мы постоянно испытываем здесь и сейчас, на земле, в современной России?
Бесенятам не хватит фантазии, вероломства и подлости, что в избытке демонстрируют окружающие нас так называемые приличные люди, особенно если они наделены хоть какой-нибудь властью. Тем более, сейчас, когда капитализм раздирает на части и пожирает страну мечтателей и богоискателей, а Мамона заслонила Христа и Магомета в сознании дорогих россиян.
НЕСОВЕРШЕНТСВО МИРА
О несовершенстве этого мира всякий раз задумываешься по утрам, когда видишь из окна своей комнаты немолодого мужчину в шляпе и распахнутом длиннополом пальто, мастурбирующего возле детского сада.
Сколь далек должен быть от идеала его мир, если немолодому человеку приходится с помощью собственной длани достигать нехитрого блаженства, чтобы хоть немного гармонизировать окружающую его действительность.
«Если бы еще поглаживанием живота можно было удовлетворять голод», – говорил обычно античный философ Диоген, сам не чуждый подобного рода публичным акциям.
СВОБОДА КАК ЛИЧНОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ
К свободе, как и к тюрьме, долго привыкаешь. Свобода – это возможность самому принимать судьбоносные для себя решения.
В молодости в стране провозглашенного всеобщего счастья тебя мучил вопрос о его сущности, мимолетности и переменчивости. Твои рабочие тетради тех лет пестрят сотнями определений счастья. А теперь тебя больше занимает проблема свободы.
Особенно в последние годы, когда ты наблюдаешь как молодые люди, едва ступившие на жизненную стезю, легко расстаются с личной свободой ради возможности ежедневно пользоваться кредитной карточкой, разъезжать по городу на дорогой иномарке, прислуживать за обедом начальству или получать мелкие преференции от финансовых воротил.
В стране провозглашенной свободы совершенно обесценилось то, за что мы боролись с тоталитаризмом.
ДУХИ «КРАСНАЯ МОСКВА»
На тумбочке одного из книжных шкапов рядом со стопками новых, еще не прочитанных книг стоят старые мамины духи «Красная Москва». Скоро будет пять лет, как нет уже мамы, а у тебя не поднимаются руки выбросить красную коробочку с наполовину пустым, но все еще душистым флаконом в виде кремлевской башни.
Стоит только открыть футляр духов, как их горьковато-сладкий запах сразу вызывает в памяти картины ушедшей поры. Вот улыбающаяся молодая мама в новом демисезонном пальто выходит из дверей швейного ателье в 58-м квартале Ангарска.
А вот уже на Кавказе несколько постаревшая мама провожает тебя на поезд до Ленинграда, где ты тогда учился в университете. Она протягивает тебе в дорогу сверток с домашней снедью, а ты, как всегда, выговариваешь ей, что это, мол, лишнее, в поезде есть прекрасный вагон-ресторан. А потом в дороге вместе со случайными попутчиками за обе щеки уплетаешь ее пирожки и жаренную курицу.
Тут же один из последних, связанных с мамой, всполохов памяти. Вы с друзьями пришли поздравить ее с днем Победы. Кто-то попросил маму надеть медали. Она не любит их носить, но все же соглашается приколоть к летнему пиджачку только что полученную последнюю награду. Ты обнимаешь ее. И это запечатлевается навечно в памяти – весна, огромный букет персидской сирени и мама с медалью к 60-летию Победы над Германией.
Запах духов «Красная Москва» – одна из тех нитей, которые связывают тебя с матерью, детством, Родиной. Разве можно оборвать эти нити?
О БЕДНОМ МИШЕЛЕ
Во все времена найдутся борзописцы, которые ради минутной копеечной даже не славы, а известности перескажут грязную сплетню об ушедшем в мир иной мятущемся твоем собрате.
Какой-то окололитературный пэтэушник на страницах литературного еженедельника пересказывает старую грязную сплетню о несчастном Мишеле. И пересказывает ее для таких же, как он сам, образованцев, скорее всего не по своей низости или зависти к более удачливому литератору, чем в большинстве случаев продиктованы подобные пассажи, а по глупости, горя желанием, как всякий неофит, приоткрыть завесу над якобы тайной роковой дуэли под Машуком.
А ты, прочитав все это, не спишь всю ночь, вышиваешь крестиком своими шагами ковер на полу комнаты, перекладываешь книги на столе, бубнишь про Висковатова, которого надо издавать миллионными тиражами, а не этого пустослова Андроникова, плачешь, размазывая по щекам слезы. Потом выходишь на балкон, смотришь сквозь голые ветви старой липы на звезды, и шепчешь молитву об упокоении души бедного Мишеля.
Казалось бы, какое тебе дело до поручика Тенгинского полка, погибшего от пули армейского майора за столетие с небольшим до твоего рождения?
Почему тебя так задевает клевета по отношению к великому поэту, который своими сочинениями может сам за себя постоять?
Да, потому что в твоих жилах течет его литературная кровь, перемешанная с арапской кровью другого твоего литературного предка.
От гигантской прадедовской библиотеки за время долгих сибирских скитаний твоей семьи сохранилось только две книги – дореволюционные огромные однотомники Пушкина и Лермонтова. И они были переданы тебе в наследство, как главное семейное богатство.
ЦАРСТВО ТЕНЕЙ
Если умело поставить освещение, то тень от карлика может показаться больше фигуры богатыря. По такому принципу устроено все нынешнее российское телевидение.
Мастера театра теней с упоением погружают население одной шестой (или уже одной десятой?) части суши в сумерки духовного средневековья. А чтобы придать респектабельность процессу одурманивания православного народа, они объявляют себя академиками и награждают наиболее рысистых скакунов по трясине смефуечков и рытвинам советского периода истории статуэтками «Тэффи».
ХРУПКОСТЬ УТРА
Во время болезни особо остро чувствуешь хрупкость и незащищенность утра. Хочется укутать его одеялом, напоить чаем с медом и спрятать у себя на диване. Может быть, таким образом удастся отстранить его от гулких шагов рабочих скотобойни, волосатых рук оценщиков краденного, самодовольных улыбок менял и процентщиков, и жалких обещаний пустых женщин.