Я бесцельно бродила по квартире, пытаясь придумать, чем себя занять.
На улице царила замёрзшая грязь – третья стадия погоды в моём личном рейтинге.
Потому что в нашем городе погоду можно было условно разделить на три состояния: сухая грязь, мокрая грязь и замёрзшая грязь. И вот этот «праздник» замороженной грязи сейчас был в самом разгаре.
‒ Посмотри, Кузя, что за безобразие?
Я повернула голову кота в сторону окна. Кузя как раз уютно устроился в углу подоконника, привалившись спиной к стеклу ‒ любимая его поза.
Как и положено солидному коту, он с достоинством отвернулся и принялся вылизывать лапу, всем своим видом давая понять: «У тебя свои дела, у меня свои».
Я вздохнула, почесала кота за ушком и отошла к елке. На ней мягко мигали разноцветные огоньки, подсвечивая острые веточки и глянцевые игрушки. Красиво, конечно. Но всё равно грустно. Снега не хватало. Настоящего, пушистого, который скрипит под ногами и ложится хлопьями на ресницы.
‒ Оля, ты Рикки‒Тикки‒Тави сегодня читала? ‒ спросила мама из кухни.
Я вздохнула громче, чем обычно, чтобы мама точно услышала, как я мучаюсь. «Рикки-Тикки-Тави» был задан на каникулы, и мама уже раз десять напомнила мне о мангусте со странным именем, который сражался с коброй. Но читать совсем не хотелось. Хотелось снега.
‒ Нет, мама, не читала, ‒ протянула я, и чтобы поскорее сменить тему, спросила: ‒ Мам, а где сейчас лежит снег?
‒ Ну в горах точно лежит.
‒ Далеко до туда? ‒ с надеждой спросила я.
‒ Часов семь ехать.
‒ Понятно, ‒ ответила я и подойдя к окну, расплющила нос на стекле как у свинки и заскользила им вниз так, что даже рот приоткрылся.
Из коридора послышался топот – типичный сигнал того, что приближается мой младший брат Тишка. Когда он врывается в комнату, всегда происходит что-то важное. Или, по крайней мере, он так считает.
Я выглянула в коридор, который соединял спальню с кухней. Тишка влетел к маме, сжимая в руках лист бумаги и карандаш. Его лицо было таким серьёзным, будто он собирался озвучить важное государственное заявление.
‒ Мам, а когда папа приедет из плавания? ‒ громко спросил он.
Мама отошла от раковины, вытирая руки о полотенце, и устало улыбнулась:
‒ Весной, Тиша, весной. Ты же знаешь, его рейс закончится только через пару месяцев.
‒ А с какой стороны он приплывет? ‒ уточнил Тишка с таким деловым видом, что я невольно начала прислушиваться.
‒ В смысле, с какой стороны? ‒ удивилась мама.
‒ Ну я ему тут маяк нарисовал, и не знаю на какое окно повесить, чтоб он увидел…
Я уже собралась рассказать брату, что папа сначала сходит с корабля в порту, потом едет в аэропорт, летит на самолете, потом едет на машине, которая уже довозит его до нашего подъезда, но мама меня опередила:
‒ Думаю, если повесишь на окне в спальне, то он увидит.
Она потрепала Тишке волосы на макушке, и брат радостный помчался обратно в спальню. Когда он исчез, мама перевела взгляд на меня:
‒ Оля, книжка сама себя не прочитает.
Я закатила глаза, но за книгой все‒таки отправилась.
Взяв кота с подоконника и расположив его на диване рядом с собой, я открыла книжку. С Кузей оно всегда всё как‒то приятнее делать. Аура у него что ли такая рабочая? Не знаю.
Но сосредоточиться на чтении оказалось сложнее, чем я ожидала. Во-первых, нога постоянно чесалась, причём именно тогда, когда я уже вникала в текст. Во‒вторых, огоньки на ёлке мигали так ярко, что всё время хотелось смотреть на них, а не в книгу. С кухни вкусно пахло котлетками. И кот постоянно двигался: он то укладывался у меня на коленях, то вылизывался, то храпел, то сопел. А ушки у него были такие мягкие, что хотелось их приятно мять и не отвлекаться на другое животное. На мангуста то есть.
‒ Ну невозможно же! Почему Кузе ничего читать не надо? И Тишке тоже?
