Мальчик четырнадцати лет не редко провожал свою одноклассницу до её дома. Они жили близко друг от друга, а в классе сидели за одной партой. Мальчик знал, что она дружит с одним парнем, который значительно старше неё, который ездит уже на машине, и которого он отдалённо знал. Этот взрослый парень был невысокий (как школьник) и незлобивый человек. Может быть, зная его незлобивость, школьник и решил «приударить» за своей одноклассницей, а может быть и из смелости, может быть он не побоялся бы и злого ревнивого кавалера своей подруги одноклассницы.
Но вот незадача, школьница хоть и общалась с ним ласково, но парень как-то чувствовал, что вся эта ласковость её совсем не девичья, а дружеская. Как он ни бился, как ни намекал, всё было бесполезно, девица как-будто была слепая и не видела его намёков.
Девица эта была единственным ребёнком в семье, а «семья» её состояла только из одной матери. И мать видимо не особо заботилась её воспитанием, то есть с кем её дочь «водится» и встречается. А впрочем это отнюдь не значит, что мать не знала, с кем она водится и встречается…
Школьник вскоре оставил свою мечту о ней, поняв, что все его усилия всё равно бесполезны. Школьница к концу обучения в школе совсем скатилась на тройки с двойками и, любопытно почему, вдруг стала слегка картавить на букве «р»…
NB. Необходимо признаться, что школьник тот был близким знакомым автору этого рассказа, и поэтому рассказ этот и начался с этого школьника. Но дальше школьник исчезнет из рассказа.
Прошло с тех пор, как школьник ухаживал за одноклассницей, лет двадцать и у школьницы этой вырос, подобный тому её однокласснику, её сын. По воле судьбы или по закономерному биологическому наследию, школьница эта бывшая так же воспитывала теперь своего сына одна, как когда-то воспитывала её её мать.
Сын её был славный малый и в свои несовершенные года вёл себя, опережая свой возраст. Дети очень мнительны; и чёрт знает, почему он иногда так заботился о своей маме, что она одна, когда все кругом парами, – то есть не только его зелёные сверстники, но и их родители разумеется. Он конечно ни раз, и ни сто раз, слышал взрослые разговоры на эти темы, как подруги мамы жалели её, говоря, что мол «найдёшь ты своего ещё» или «да как сейчас найдёшь, когда все женатые». И так грустило его сердце, потому что он очень любил маму, что готов был чуть ли ни сам искать ей кавалера. Но это было бы странно и он это своим целомудренным умом понимал.
Как-то раз этот мальчик встречал свою маму с работы, чтобы так сказать проводить до дома и заодно помочь дотащить ей тяжёлые сумки, наполненные продуктами. Стояла поздняя осень, но снег уже валил по-зимнему, так что хоть и температура была ещё не зимняя, но на то, что снег растает, уже никто не надеялся…
Они идут, сын тащит тяжёлые сумки, делая вид, что ему совсем не тяжело, как и полагается мужчине; мать рассказывает ему все интересные истории, произошедшие за день, и которые сын может по однотипности этих историй их предугадывать… Вдруг они видят какую-то то ли кучу мусора, засыпанную снегом, то ли ещё что. «Куча» эта лежала прямо возле дорожки, по которой они шли, идя по дворам мимо домов, по самому короткому пути, порой проходя по полянам, по детским площадкам и так далее.
Подойдя ближе, они распознали под снегом очертания человека. Они оба сразу смекнули, что человек этот либо мёртвый, либо жутко напился и спит. Оказалось второе. Сын, как взрослый человек, не взирая на свою стыдливость и малодушие, решительно подошёл к этому телу и стал тормошить его. Человек стал подавать признаки жизни, что-то невнятно мыча и чуть-чуть поворачивая головой.
Надо особенно сказать об этом человеке. Он был ростом метра два, может даже более, одет как-то по-зимнему и по-летнему одновременно: на нём были шорты и сланцы, а выше, зимний пуховик и какая-то дедовская меховая шапка-ушанка.
– Друг, ты живой? – обратился взрослый мальчик к лежачему, – Ты где живёшь? Ты чего так спать лёг? Замёрзнешь же!
С этим своим вопросом «ты где живёшь», он тут же сам понял, что добиться в таком состоянии, да к тому же и от такого странно одетого человека, сейчас задача невозможная. Пламенное его детское сердце и юркий ум тут же приняли решение, исходя из гуманного чувства, обратиться к маме, чтобы она разрешила тащить этого бедолагу к ним в квартиру…
– Мам, он замёрзнет. Не оставлять же его здесь? – обратился мальчик к маме, показав ладонью на этого мужика, который уже успел снова заснуть.
Мать как-то странно промолчала, смотря с какими-то своими мыслями то на сына, то на пьяного спящего великана.
Сын расценил её молчание как сигнал к действию; он стал снова тормошить пьяницу и пытаться его поднимать. Мужик наудачу стал смотреть, открыв глаза, на мальчика, стал что-то пытаться говорить, из чего совершенно нельзя было разобрать ничего, не только по смыслу, но и просто хоть одно слово.
С большим трудом, весь вспотев, парень таки дотащил пьяницу до своей квартиры и бросил его в прихожей, после чего пьяница тут же снова уснул. Донеся этого невменяемого человека за подмышку до дома, парень наконец так обозлился, что грешною мыслью подумал: «Надо было бросить его там и чёрт бы с ним! Пусть бы замёрз!» Но минут уже через десять он начал немного каяться за свой гнев, высказанный в сердцах. Когда он переоделся, сходил в душ и смыл с себя весь пот от труда, и когда поел, то уже наоборот как-то повеселел, – сердце его радовалось такому новому событию в их с мамой стабильной неинтересной повседневности.
Посовещавшись с матерью, они решили так и оставить его досыпать в прихожей, а не волочить ни на диван и никуда. Неизвестно что это был за человек и так оставлять его на ночь было опасно, и дабы он, проснувшись, не обокрал их дом, они заперлись на ключ изнутри и сами вскоре легли спать с некоторой тревогой в душах.
По причине этой тревоги сон их был чуток. И ночью, сначала сын, а потом мать, услышали негромкие звуки и негромкий ропот. Сын тут же встал, вышел в коридор, зажёг свет и увидел как великан стоит в упор лицом у стены и пытается что-нибудь нащупать. При включенном свете он вяло обернулся к парню и самым тупым взглядом уставился на него.
