Что ищут люди в одиночестве? Тишину и забвение? Уныние и бесстрастность? Или вот это тонкое чувство кристальной ясности мира? Всё знать, понимать, предвидеть и вместе с тем остро воспринимать свою ничтожность – это и есть то откровение, за которым уходят в пустыни отшельники?
Жаркий день не обещал Петру Ивановичу ничего особенного. Выйдя из душного магазина, он медленно побрел в сторону станции метро, раздражаясь отсутствием автомобиля, неделю назад сданного в ремонт. В машине, создающей иллюзию уединения, было проще стряхнуть с себя наваждение сделок, переговоров, общения с тупыми покупателями и еще более тупыми продавцами.
Карьера Петра Ивановича дошла до некоторого максимума, прыгать выше было некуда. Можно было бы начать свое дело, но для этого нужно было залезать в долги, искать инвесторов, закапываться в бумаги и взваливать на себя ярмо ответственности. Зачем? Чтобы потом с утра до вечера понукать ленивое быдло, которому недосуг инструкцию к чайнику или утюгу прочитать? И без того жизнь вполне себе удалась.
Тёплый вечер принес откуда-то тонкий аромат полевого раздолья, и нечто болезненное шевельнулось в душе Петра Ивановича. Воспоминание. О других вечерах. О летних вечерах, полных запахов леса, цветов, и невероятной свободы. Тогда время казалось бесконечным, а жизнь – прекрасной и счастливой…
Острая вонь автомобильного выхлопа, ударившая в ноздри, расставила всё по своим местам. Город не хотел отпускать своего раба ни на мгновение. Выдохнув, Пётр Иванович влился в людской ручеек, стремящийся прорваться к большому потоку спешащих в подземку горожан. Но где-то в космосе на сегодня была запланирована одна особая встреча.
– Петька!! Петюныч! Петюха!
Пётр Иванович оглянулся и оказался в крепких объятиях высокого загорелого мужчины. Изумленно вглядевшись в широкие скулы и заросший недельной щетиной волевой подбородок, Петька с трудом признал в незнакомце давно позабытого друга детства.
– Сашок… – Пробормотал он, скорее констатируя себе, что не ошибся, чем обращаясь к старому знакомому.
– Ну ты и откормился, брат, еле признал тебя. Пойдем, посидим где, тяпнем по соточке, поговорим.
– У меня работа…
– Да не волк твоя работа, в лес не убежит. Такая встреча! Не гневить же судьбу?
– Ну, пойдем…
Нелепые откровения, братания навек, слезливая ностальгия по поводу безвозвратно ушедшего времени – мегагород привычно перемалывал миллионы судеб. Почти пустой ночной клуб радушно принимал всех, создавая иллюзию душевного комфорта, в котором так тянет на признания и высокие слова.
Сашок болтал без умолку, бестолково перескакивая с темы на тему и торопясь похвастаться своими успехами. У него был свой магазинчик стройматериалов где-то за кольцом, на большой трассе. Торговля кирпичами и досками позволила ему отстроить дом неподалеку от самого магазинчика. Не так давно Сашок женился на одной из местных красавиц, и вскоре должен был стать отцом, и вроде бы мальчика.
Пётр Иванович вяло, но веско козырял фамилиями знаменитостей, которые лично у него покупали кофе-машины и холодильники для баров. Квартирный вопрос Пётр решил благодаря матери, вовремя подсуетившейся и уболтавшей свекровь на то, чтобы её квартирка досталась внучку. В личной жизни у Петра Ивановича всё было шатко, девушки охотно заводили с ним знакомство, но быстро исчезали, каждый раз с новыми и глупыми претензиями. Но он, конечно, озвучил приятелю версию о том, что никак не может определиться с тем, какую из трёх влюбленных в него королев красоты выбрать в жёны.
Всё это было обычной пустой болтовней, и по мере накачивания алкоголем обоим мужчинам становилось всё тяжелее и ленивее дополнять житейские факты флёром успеха и процветания. Разговор замедлился и перескочил на общих знакомых. Точнее, на тех, чьи имена были смутно знакомы Петру Ивановичу, но не заговори о них Сашок, он бы, пожалуй, и не вспомнил, откуда их знает.
Динка играет на сцене столичного театра. Толян строчит статьи в научные журналы. Ярослава уехала конструировать светящихся зверьков за океан. Борька не получил нового звания, зато сделал серию фотографий жучков-паучков и отхватил приз известного журнала…
Петька кивал и поддакивал другу детства, вдруг ощутив холодную тяжесть имени, которое неизбежно должен был произнести Сашок. Имя ускользало, и в то же время вспыхивало в сознании яркими неоновыми буквами. Петька давно излечился от власти этих букв, и всё же не мог оставаться к ним равнодушным.
После паузы Сашок с надрывом в голосе выдал:
– А помнишь Рину?
Водоворот мыслей и воспоминаний засосал Петра Ивановича в полузабытое прошлое. И выкинул в терпкие, сладкие, кружащие голову вечера. Перед глазами поплыли яркие и бессвязные картинки лета…
Лета под знаком ведьмы.
