1204 год. В темнеющее над Константинополем небо поднимались клубы черного дыма. Вторые сутки горела столица Восточной Римской империи. Натиск рыцарей-крестоносцев был страшен. Они ушли в Четвертый крестовый поход, но, вместо Иерусалима, обрушились на богатую столицу Восточной Римской империи. Венецианский дож Дандоло, некогда ослепленный в Константинополе, страшно отомстил его жителям за свой позор: город пал после нескольких месяцев осады. Ворвавшиеся на мощеные мрамором улицы великой столицы западноевропейские рыцари не щадили ни женщин, ни детей, ни стариков. Особую ярость католиков-франков вызывали православные церкви с бесценными мозаиками и фресками. Их золотые блики символизируют невещественный божественный свет, послание высшего мира. Стены и полы храмов
окрасились кровью священнослужителей и благочестивых прихожан.
Грабежу подвергся и Влахернский дворец – резиденция базилевса. Его последние защитники, варяжская стража, пали, задавленные численным превосходством голодных, обозленных богатствами Константинополя европейских воинов.
Один из них быстро шел по опустевшим коридорам дворца. Тонкие золотые узоры на разноцветных мраморных плитах почти не просматривались, скрытые лужами крови защитников и захватчиков дворца. Воин ступал легко, бесшумно, его мягкие сапоги не будили гулкое эхо в длинных коридорах императорской резиденции. Кольчуга из мелких колечек забрызгана кровью, зерцало со сложным гербом на груди потемнело. Правая ладонь в кольчужной рукавице сжимает рукоять обнаженной сабли. Светлое лезвие её затуманено быстро коричневеющими пятнами. Голову воина скрывал конический шлем без забрала, золоченая стрелка защищала прямой благородный нос. Глаза воина черные, пронзительные, под прямыми черными бровями, смотрели пристально и властно. Он двигался с хищной грацией барса, устремленного к добыче.
Но богатства дворца правителей Восточной Римской империи не привлекали его внимания – равнодушно проходил он мимо златотканых ковров и занавесей, сорванных с высоких застекленных окон. Не трудился поднять рассыпанные по великолепным мраморным полам золотые, серебряные монеты, оброненные торопливыми грабителями. Ожерелья, оплечья, браслеты, горящие драгоценными каменьями, воин перешагивал как досадные помехи. Видимо, его влекло что-то другое.
По следам первого воина двигались еще два, похожие на него, но с более грубыми лицами и в броне попроще.
Знатный воин вбежал в разоренную церковь дворца, освященную в честь Влахернской иконы Богоматери. Образ Ее сейчас пребывал на мраморном полу. Богохульные руки крестоносных грабителей сорвали драгоценный оклад и унесли его в неизвестном направлении. Воин страдальчески нахмурился, благоговейно поднял ограбленную икону и прислонил ее к невысокой – по пояс ему – алтарной преграде. Благоговейно перекрестившись, он растерянно оглядел разгромленную церковь. Литое золотое распятие, драгоценные сосуды с алтаря, кадила… все исчезло. Почему же внутреннее чувство, приведшее его сюда, кричало, что святыня все еще здесь? Воин приложил левую руку к солнечному сплетению и почувствовал жар даже сквозь кольчужную рукавицу. Он закрыл глаза, и сквозь радужные пятна под закрытыми веками затеплился нежнейший свет, подобный перламутровому сиянию отборного жемчуга из великих северных рек далекой Руси.
Не открывая глаз, он сделал несколько шагов и очнулся только у входа в церковь. «Мне нужно уйти? Зачем же я стремился сюда?» – растерянно подумал воин, покидая маленький храм. Но тут как будто его кто-то схватил за плечи и развернул в другую сторону. По левую руку от себя он увидел маленькую железную дверку. Он переложил саблю в левую руку, осенил себя православным крестом и распахнул маленькую дверь. Несколько ступеней мраморной лестницы привели его в крипту – подземный храм. Чем ниже он спускался, тем светлее становилось вокруг и у него на душе. Сияние исходило из-за невысокой алтарной преграды. По белому мрамору стен и потолка скользили серебристые блики, казавшиеся живыми. Воин, осторожно ступая по драгоценному порфировому полу, приблизился к алтарной преграде. Сердце его почти остановилось от восторга, как всякий раз, когда он любовался видом своих владений с крыши родного дома на вершине горы Феодоро. Сейчас он склонил голову и шагнул сквозь алтарную преграду, ожидая, что Господь вот-вот покарает его за дерзость.
Серебристое сияние заструилось ему навстречу из сердца храма – алтаря. Воин опустился на колени, шлем упал с его головы, сабля выскользнула из могучей руки, а глаза восторженно созерцали святыню, испускающую мягкое жемчужное сияние. На мраморной доске алтаря перед ним стоял сосуд, отлитый из золота. Какой же другой металл может сиять так мягко и завораживающе? Круглая ножка сосуда напоминала семиступенчатую лестницу, а сама чаша, окруженная нежным ореолом, походила на очертания колыбели. В таких женщины его народа укачивают своих младенцев. В такой много лет назад качала его мать-княгиня во дворце на вершине горы Феодоро.
– Золотая колыбель, – выдохнул воин, уронил на пол кольчужные рукавицы и протянул руки к святыне. Пальцы его стали прозрачно розовыми, когда жесткие широкие ладони обняли чашу.
Неся святыню в сложенных чашей руках, князь Алексий направился к выходу из подземной часовни. Он не ощущал своего тела, казалось, что он ступает по облакам. Чашу он нес благоговейно, страшась прижать к обтянутой кольчугой груди. Князь не мог допустить соприкосновения святыни, омытой кровью Христа, с металлом, созданным для войны.
Князь вышел из ограбленной церкви в коридор дворца. Даже здесь чаша светилась слабым жемчужным сиянием. Теперь добраться до корабля, стоящего в гавани, и можно плыть домой, в благословенную Таврику. Там, на горе Феодоро, святыня будет надежно скрыта. Князь шествовал по разгромленному дворцу, чудом избегая нежелательных встреч. Он повернул в очередной коридор, сквозь разбитые створки дворцовых ворот уже виднелось мрачное ночное небо. Навстречу вышли два воина в кольчугах, шлемах и с саблями в руках.
Князь застыл на месте. Он, благородный опытный воин, мог бы победить этих врагов и без сабли, и с незащищенной шлемом головой. Но тогда надо выпустить чашу из рук. Князь замер, подобно сжатой пружине. Зловещие отсветы пожаров и нежный жемчужный свет чаши струились по его кольчуге.
Воины остановились, как налетевшие на стену, сабли со звоном упали на драгоценный мраморный пол. Вид князя Алексия внушал благоговейный страх – его лицо, подсвеченное снизу, казалось бледным и одухотворенным, глаза сияли, как звезды.
