Ирина Ишимская - Пробуждение

Опять учусь у Вас, учитель дорогой,

Все называть своими именами.

Пусть кто-то хочет и идет иной тропой.

А я опять, опять иду за Вами.

Сосен синие верхушки.

Край, cнегами занесенный.

На стекле лежат узоры.

Стынет леса полоса.

Здесь когда-то ехал Пушкин,

Кучерявый, возбужденный…

Подъезжая под Ижоры,

Он взглянул на небеса.

Он получил свою отставку

От этой жизни наконец.

Не в ссылку новую отправку,

Он получил покой, певец.

Елизавете Алексевне

Не нужно больше хлопотать.

Он получил свое спасенье,

Не дописав свою тетрадь.

В раскатах молнии и грома

Ушла мятежная душа.

Кавказа светлая истома

Все также будет хороша.

Но кто его сравнится силе?

Он будет встречен, как поэт,

В небесной вымытой России,

Там, где собрался весь наш свет.

…я буду снова я

Простой идиец, задремавший

В священный вечер у ручья

Н. С. Гумилев

Хорошо умирал Гумилев.

Спокойно сигарету докурил до конца.

Даже вызвал восхищение пару слов

У какого-то стрелявшего молодца.

В пику выстрелу окурок летел.

Зря вы думали убить, жизнь ничья.

Он очнулся в тишине, где присел,

Тот индиец, задремавший у ручья.

Пожарила сыну котлеты

И богу вернула билет,

Как ты обещала. Но где ты,

Марина, и как там тот свет?

Потом уже Але сказала

Про тяжкий и длительный путь.

Марина, c какого вокзала

Приехать к тебе как-нибудь?

Вот краски и книги, а выше – портреты,

И так же ступенька дрожит и скрипит.

И море сиренево-синего цвета.

И зеркала глянец. Спокойно глядит,

Чуть – чуть улыбаясь, царевна поэта.

А рядом Марина, наверно, сидит.

Но где же хозяин, что даст мне советы,

Певец Киммерии? Хозяин молчит.

В музеях есть что-то печальное. Лето

Разбилось о берег, курортный гранит.

О прошлом душа моя всхлипнула где-то

И, ханским огнем опаляясь, горит.

Но там, на скале его профиль… Ответы

Спроси у природы. Она их хранит.

А я же стремлюсь к иному,

Что выше иной головы.

Зачем же меня до дому

Опять провожаете вы?

Ведь слово «поэт» не больше

Мне значит, чем «есть» и «пить».

Зачем же в свой легкий почерк

Вы просите приходить?

Летите своей богемой,

Гордитесь своей красой,

Cеребряный век не гений,

А просто танцор босой.

Взята его трудная веха,

Где он оставил свой след.

А в снах Золотого века

Любой будет назван «поэт».

Я лучше буду статуей,

Той Дафной в Эрмитаже.

Пока еще не дерево,

Но с листьями в душе.

Быть плачущей, бледнеющей

Я не хочу и даже

Я не хочу быть женщиной уже.

Я лучше буду строчками,

Cтихом поющим, cтонущим,

Пока еще не мастерским,

Но все-таки – живым.

Я лучше буду мальчиком,

Беспомощным и тонущим,

На дно морей коричневых,

Туда, где черный дым.

Я не желаю об локоть

Касаться с видом спящего

Горячею и жаждущей

Вниманья головой.

Я лучше буду облаком

Пространства уходящего,

Я лучше буду маленькой

Летающей луной.

Я лучше буду по полу

Лучом там, где захочется,

Чертить свои холодные,

Прозрачные круги.

Вот подойдете к окнам вы.

Там спутник одиночества.

И, наконец, помирятся

Вчерашние враги.

Пора становиться плохой,

Глаза, поднимая, как лопасть,

C осенней ночной шелухой

Спускаться в какую-то пропасть.

Пора возвращаться в свой дом

И больше своей не казаться.

Бордовым и синим крылом

К другому крылу прикасаться.

Заплакать и долго болеть

Святого Лаврентия взглядом.

Пора на скамейке сидеть

Под ярким живым листопадом.

Пора уже биться в ночи

С русалочьим скользким хвостом.

Рассыпала осень ключи

И тихо стоит под мостом.

Я помню взгляд. Он мне за что?

Я в бездну пала на мгновенье.

Всю грудь насквозь во мне прожгло,

Таким пролилось откровеньем.

В нем только музыка была.

В нем столько нежности сияло.

И мгла волшебная плыла

Над головой моей усталой.

Вчера я наклонилась,

Чтобы погладить собаку,

Но сумка упала с плеча

И больно ударила ее.

О собака, cобака…

В своем раю, где газовые струйки

В стакане с лимонадом и весна,

Ребенок вопрошающе колдует,

Тюльпаны глаз уставив на меня

А там уже рассыпались мимозы.

Ресницы опыленные блестят.

И на ступенях солнечные слезы

И дразнит непонятный аромат.

Вот капли на заборе посинелом,

И в щель головку высунул цветок.

А по дороге полная, вся в белом,

Везет бидон молочница, и Блок

Вдруг вспоминается, и хочется потрогать

То нечто, что зовется волшебством.

Песчаная и желтая дорога

Усыпана серебряным листом.

Плетусь. Все люди заняты собой,

А на зелено-голубом дворце

Спит юноша, не совершивший бой

И девушки с поэзией в лице.

Я обращаюсь к статуям, прося

Улыбку, cлово, тайны глубину.

Но равнодушно взоры пронося,

Они глядят куда-то в вышину.

А под ногами снова грязный снег.

На улицах все та же толкотня.