«Такого в моей практике еще не было», – думал доктор Чарльсворт, не отводя взгляда от посетительницы.
Даже крайняя взволнованность и покрасневшие от слез глаза не могли скрыть необыкновенную привлекательность этой молодой особы. Кэтрин Николсон, как представилась девушка, была одета в скромный костюм бутылочного цвета, удивительно ей шедший и подчеркивающий соблазнительные изгибы стройного тела. Из-под модной шляпки, кокетливо прикрывающей правую половину лица, струились красиво уложенные смоляные волосы.
В довершение всего зеленые глаза гостьи светились такой нежностью, что все попытки доктора сосредоточиться на деле вытесняло предательское чувство восхищения. И тем досаднее ему было слышать печальные откровения визитерши:
– Доктор, вы должны мне помочь! – испуганно повторяла девушка и ее раскосые черные брови собирали милую морщинку на лбу, отчего лицо гостьи становилось еще очаровательней. – Во избежание самых дурных последствий, заприте меня на тысячу замков, чтобы я не могла навредить ни себе, ни другим.
Действительно, в практике доктора Чарльсворта это был первый случай, когда пациент по собственной воле просился в лечебницу. Даже учитывая тот факт, что новая больница Линкольна в графстве Линкольншир имела не столь пугающую репутацию в глазах общественности как другие дома для умалишенных.
Новатор и весьма деятельный руководитель вверенного ему приюта, Эдвард Чарльсворт еще во время обучения в Эдинбурге перенял либеральный подход к лечению душевнобольных и теперь рьяно отстаивал реформы новой психиатрической школы у себя в клинике. Искренний интерес к страдальцам, опыт дней и ночей, проведенных в общении с ними, убедили доктора в исключительной важности добрых слов и сопереживания, и он ратовал за полную отмену насилия при лечении душевных болезней.
И благодаря доктору Чарльсворту психиатрическая лечебница Линкольна стала первой в Англии, где наряду с еще применявшимися по случаю кандалами, ремнями и смирительными камзолами практиковалось свободное передвижение больных по клинике и физические упражнения на свежем воздухе.
Однако доктор понимал, что для полного искоренения пыточных методов недостаточно энтузиазма отдельных докторов. Требовался не только иной подход к лечению заболеваний, необходимо было переосмыслить природу нервных болезней и изменить привычное обращение с пациентами как с существами, не заслуживающими доброго отношения.
Но до этого было еще далеко. Пока же глава лечебницы видел, что персонал по большей части не поддерживал его реформы и даже временами саботировал некоторые новаторские распоряжения. Чарльсворту пришлось разработать целый свод правил, регламентирующих использование коррекционных колотушек и привязывание больных. Персонал клиники роптал. Как же, из-за этих нововведений нужно было выдумывать новые способы усмирения пациентов, на что уходило гораздо больше сил и времени. Многие санитары даже под страхом штрафов и выговоров продолжали применение болезненной расправы.
В общем, несмотря на старания некоторых докторов психиатрические лечебницы по-прежнему оставались последним местом, куда стремились нуждающиеся в помощи. Что и говорить, даже больничные служащие норовили при случае сменить работу на менее мрачную. Да и сам доктор Чарльсворт мечтал о собственной кафедре в университете и со временем планировал оставить злосчастную обитель.
– С малолетства я страдаю сомнамбулизмом, доктор, – продолжала посетительница. – Я давно к этому привыкла и до некоторого времени со мной ничего страшного не происходило, потому что я предпринимала определенные меры безопасности. К примеру, перед сном я всегда запиралась у себя в комнате, запирала на замок ставни, и прятала ключи в разные места. Но год назад все изменилось. Люди стали рассказывать, что я хожу ночью по городу. Однажды я проснулась от холода в соседском саду, в другой раз – на скамейке в парке.
Кэтрин тяжело вздохнула. Доктор внимательно вслушивался в ее рассказ, невольно представляя удручающие изменения, грозящие этой прекрасной особе в случае пребывания в лечебнице. Ему не раз приходилось наблюдать подобные метаморфозы с заключенными здесь людьми. Сильные статные мужчины через несколько лет превращались в тщедушных стариков. От миловидности женщин не оставалось и следа, и спустя время все они имели вид рыбы, задыхающейся на берегу под палящим солнцем.
«Странно, прежде я не был столь впечатлителен», – размышлял Чарльсворт. Он почувствовал решимость приложить все силы, чтобы сохранить всю прелесть девушки и не дать ей увянуть в пресловутых стенах клиники. Но дальнейшая история мисс Николсон не оставила доктору шанса отпустить девушку.
Какое-то время Кэтрин сидела молча, и доктор не торопил ее.
– Недавно со мной стали происходить более страшные вещи, – собравшись с силами, снова заговорила она. – Теперь сон и реальность все чаще смешиваются, и я не могу отличить одно от другого. Вот уже больше месяца почти каждую ночь я просыпаюсь от одного и того же кошмара. Я вижу страшную сцену убийства. Вижу, как сжимаю ее шею, слышу предсмертные хрипы, чувствую тяжесть обмякшего тела и в ужасе выбегаю из ее комнаты…
– Вы знаете ту, кого душите? – осторожно уточнил доктор.
– Да, доктор, это Вирджиния Ходжес – очень состоятельная и знатная леди, у которой я несколько лет служила личным секретарем. Но, поверьте, я не желаю ей смерти! Да и за что? Конечно, она никогда не была слишком добра ко мне. И не только ко мне, ко всем слугам. Это была не слишком приятная особа.
– Почему вы говорите «была»?
– Два месяца назад она уволила меня, – пояснила девушка, потупив взор. – И причина мне неизвестна.
В комнате снова повисло молчание. Доктор чувствовал, что девушка еще не сказала главного, что заставило ее прийти к нему.
– Последнюю неделю кошмары участились и случаются не только ночью. Вчера днем я погрузилась в забытье. Очнулась лишь вечером на полу в гостиной. Не знаю, сколько времени я провела в таком состоянии, очевидно, что не меньше нескольких часов. Опять отчетливо помню только эту страшную сцену убийства леди Ходжес. Все было настолько реальным, что мне пришлось даже справиться о ее самочувствии, – дрожащим голосом рассказывала Кэтрин. – Мне страшно! Но хуже того – я опасна, доктор! Меня необходимо поместить под надзор, чтобы проклятие моего рода не повторилось!
– Проклятие вашего рода? – переспросил Чарльсворт.
– О, доктор! Я боюсь об этом говорить. Кажется, расскажи я все, и это станет моей реальностью навсегда! Но я не хочу верить в это, слышите? – девушка закрыла лицо ладонями и разрыдалась.
– Мисс Николсон, позвольте мне судить об этом, – попытался успокоить гостью Чарльсворт. – Не нужно расстраиваться раньше времени. То, что вы сами пришли за помощью, позволяет надеяться на лучшее.
