Моему другу Володе Сапунову,
павшего жертвой COVID-фашистов
Ненавижу 80-е. Десятилетие запретов, лжи, тотальной гебешной прессухи и страха за близких. Ненавижу КГБ и их партийных хозяев, которые никуда не делись, верно, зато пули сегодня летают уже в обе стороны, – одно это способно вдохновить. А еще больше ненавижу себя, потратившего эти годы впустую, и вовремя не понявшего, с кем я имею дело. Поэтому у меня нет претензий ни к потраченному времени, ни к гебне. А вот к тем, кто по сей день напоминает мне про ДК, есть, – и я вижу здесь типичную мусарскую разводку на предмет сегодняшних моих занятий. – Чем? – А кому какое до этого дело? Да и сам по себе этот винил – разве не будет он памятником этому позорному десятилетию?
Сергей Жариков «ДК»
Добротный и торжественный Кутузовский проспект, одно из немногих мест в Москве, где пейзаж представляет собой не хаотичное нагромождение «площадей», а выверенный городской архитектурный ансамбль. Здесь, как и почти везде в Москве, не обошлось без эклектики, но это та самая эклектика, за которой стоит История. Взять хотя бы так называемые «архитектурные излишества». В точке, где проспект пересекает ТТК, внимательный наблюдатель заметит как проходит граница эпох. Четная сторона строилась еще когда сталинское барокко считалось образцом, а нечетная сохранила лишь металлические арматурные каркасы будущих бетонных украшений, которые так и не стали настоящими. Они ржавеют до сих пор, открытые всем ветрам. Дальше, за Парком Победы, все это заканчивается. Там опять начинаются безликие, блочные коробки, квадратные метры, жилье, за которым стоят в очереди.
Какое же нелепое название у проспекта – Кутузовский!
Вотчина советских генсеков, и причем здесь, спрашивается, чудо-богатыри, в клубах порохового дыма ощетинившиеся штыками каре против конницы Коленкура! Нет, все эти улицы Дениса Давыдова, Барклая, Неверовского, Генерала Ермолова выглядят, как на корове седло. При чем здесь вообще весь этот 1812–й год, изящный и утонченный?
По этому асфальту каждую ночь перед рассветом петляют, постоянно меняясь друг с другом, два черных Паккарда, несущихся в сторону Ближней дачи, а на припорошенном снегом тротуаре перед небоскребом-свечкой a`la Гавана лежит, истекая кровью, еще не остывший труп первого секретаря Киевского райкома Александра Коровицына. Что из того, что, тогда это назывался не Новый Арбат, а Проспект Калинина? Да он и сейчас остался проспектом Калинина, поскольку никакого «нового» Арбата быть в природе не может. Он либо Арбат, либо…
И не спрятать за трусливо спиленной мемориальной доской присутствие дорогого Леонида Ильича! Тем более, что его преемник все еще продолжает сверлить своим пристально-чекистским взглядом окружающее пространство. Он знает, откуда исходит угроза миру, он ведает, он ждет, что однажды на разделительную приземлится «Боинг» и из него выпорхнет Саманта Смит, и он, бронзовый, сойдет к ней и обнимет, и побегут к ним пионеры с красными гвоздиками.
Здесь время течет по-особому. Даже солнце отличается от всего, что я когда-либо где-то видел. Оно, похожее на кипящий яичный желток, висит над крышами и медленно спускается куда-то в сторону Рублевки. И надпись «Слава КПСС!», сохранившаяся чуть ли не до нынешних дней, на Филевском хладокомбинате постепенно чернеет, становится зловещей на фоне оранжево-красных облаков.
1986 год. Мы стоим на балконе и смотрим на нее каждый вечер. Мы понимаем, что наша мечта, как и все мечты, очень хрупка, что у этого монстра, который лежит под ногами и по чешуе которого мы ходим и который нас снисходительно не замечает, очень много сил. Он практически всемогущ и всесилен, и то, что какая-то пешка выпала из окна и закатилась, затерялась в траве – он даже не заметит, и должно произойти чудо, чтобы мы со своими потертыми гитарами оказались хоть где-то, кроме сцены Красного уголка ЖЭКа №9.
Сейчас всякие дешевые тролли рассказывают нам о тех временах.
Но у меня есть память. Я просто обращался к ней и, вот, из этих обрывков кинопленки стало образовываться нечто большее. Тролль, скорее всего, никогда и не жил там. Он только читал блоги и методички, может посмотрел пару кинофильмов. Но «перестроечное кино» очень мало что рассказывает об эпохе. А мы-то там жили.
Мы еще не настолько ушли от того времени, чтобы хватило эпической дистанции написать о нем настоящий роман. А оно достойно этого. Немного найдется событий и эпох, которые бы так нуждались в осмыслении какого-то странного времени заката советской империи, время разочарований и драм, но и время надежд. Надежд, многим из которых так и не суждено было сбыться.
Утенок и негритенок
Передо мной за столиком сидит дама лет 30. Пухлые губы, огромные глаза, слегка развязная манера поведения. Ровно настолько, чтобы быть привлекательной, но в то же время осадить зарвавшегося. Она знает много, ой, много… В самом конце 80-х, после Техникума Советской Торговли, она попадает сначала на лоток продавать фрукты, затем в ночной магазин торговать алкоголем, потом cтановится директором магазина и все – жизнь удалась! И она шикарна. Как богиня Церера. Даже в вечернем наряде за ней мерещатся витрины Елисеевского гастронома, батарея советских коньяков, колбасы, обвязанные бечёвкой, пирамиды из банок рижских шпрот… а какая у нее грудь!
– В каких тюрьмах ты бывал?
– Э-э-э…да, вроде Бог уберег…
– Что ж, даже друзей посещать не приходилось? – дама, казалось, вот-вот разочаруется.
Я вспомнил зиму 94-го, как вывозили из Матросской Тишины А.П. Баркашова. Тогда, по слухам, долгопрудненская братва предоставила Mercedes защитно-салатовго цвета, а я на только что купленной подержанной восьмерке шел в эскорте. Вспомнил Лефортово…
– Надо же… – мечтательно вздыхает дама – Какие все люди-то приличные Лефортово…Матросская Тишина… а я-то все в Бутырку, да в Бутырку…
Я провел детство в благополучной, в очень совковой семье. Родители – практически идеальные советские люди, готовые по приказу партии и правительства отдать последнюю почку, не требуя никакой компенсации. Соответственно, так воспитывали и меня. Я должен был быть, как все, – примерным коммунистом…
Сейчас пытаюсь понять, где же они совершили ошибку. Где? Вроде бы все делали правильно. Я читал правильные книжки, смотрел правильные фильмы, выучил правильные ответы на вопросы. Но что-то пошло не так.
Уже во взрослые годы, общаясь с людьми, пережившими тюремный опыт, я узнал, что самое страшное от чего они испытали шок, были даже не издевательства и пытки, не жизнь по уголовным понятиям, а самым неожиданным и самым травматичным было то, что до некоторого часа Х ты еще кто-то, а после – ты уже никто, звать тебя никак, у тебя нет ничего своего и даже твое собственное тело тебе не принадлежит.
