Я стою на пешеходном переходе и считаю полоски. Сколько их? Сбиваюсь.
Вот опять загорелся зеленый. Я стою, меня задевают.
Люди спешат.
Где-то посередине они встречаются на мгновение и расходятся, им – в противоположные стороны.
Я не могу перейти улицу. В моей голове застряла одна мысль: «Пока я на этой стороне – мы вместе. Перейду, мы уже никогда не встретимся. Глупо».
Опять зеленый. Я стою. Надо бежать. Сделать хоть что-нибудь.
Бегу, но не туда, где горит зеленый свет. Я бегу в проти- воположную сторону.
Недолго, всего несколько минут, но сердце колотится в голове.
Правильно, лучше пусть оно будет там, потому что разум говорит мне: вернись и перейди на другую сторону, сядь в автобус и уезжай из этого города. Навсегда.
Уходи, кричит он. Но сердце, сердце колотится, и разум сдается. Я открываю дверь парадной, по лестнице поднимаюсь очень медленно, сердце стучит еще сильнее.
Я звоню в дверь квартиры, из которой ушла полчаса назад. Никто не открывает. Знаю, он за дверью. Нас разделяют какие-то сантиметры. Кажется, я слышу его дыхание.
Открой дверь. Сердце – где-то в горле. Мне надо тебе сказать. Ты должен услышать меня. Я люблю тебя, я умру без тебя.
Я найду слова. Только открой дверь, дай мне сказать. За дверью тишина.
Там никого нет.
Я стою на пешеходном переходе. Загорелся зеленый, я перешла на другую сторону. Я перешла улицу.
16 августа
Соня перечитывала строки дневника. Прошло два года. Его уже нет. Но память. Разве только память?
Все началось в обычном ленинградском роддоме много лет назад.
– Ну еще немного, ты уж постарайся, моя хорошая, – приговаривала акушерка. Аня видела только ее серые глаза, выглядывающие из-под маски, и слышала ее грудной голос.
Ане повезло, акушерка была пожилая и добрая. А то в палате таких ужасов наслушалась, что хоть обратно домой. Но обратно нельзя, ребенок настойчиво просился наружу. Сил не было.
– Ну что? Будем усыплять, – голос врача прозвучал решительно.
– Нет, усыплять не надо. Я боюсь. Это был аргумент.
– Тогда рожай.
Боль разрезала все тело снизу доверху, Анна набрала побольше воздуха в легкие и выдохнула все до последней капельки.
Раздался крик ребенка. На мгновение ей показалось, что сознание отключилось, но голос акушерки вернул ее в действительность.
– Вот и умница, смотри, какой малыш. Чудо. – В руках она держала что-то сморщенное и сиреневое.
– Это мальчик или девочка?
– Девочка. Очень хорошая девочка.
– Спасибо, – еле слышно произнесла Аня.
Все остальное происходило как в тумане. Радость, боль – все перемешалось. Хотелось просто лежать и не двигаться.
Ближе к вечеру Анну привезли в палату. Палата на первом этаже, кровать напротив окна, оно выходило во внутренний двор больницы. Еще две кровати были пустые. Аня закрыла глаза, ей казалось, она уснет мгновенно, сил не было даже пошевелить пальцем.
Стук. Девушка с трудом открыла глаза. За окном стояла бабуля, она плакала. Аня махнула ей рукой и одними губами произнесла: «Девочка, у меня девочка родилась». И тоже заплакала.
Двери палаты открылись, привезли еще одну счастливицу.
– Это что за посетители? – возмущенно произнесла медсестра и задернула штору. – Нигде от них покоя нет. А вы отдыхайте, наговоритесь еще и набегаетесь. Моментом пользуйтесь. – И она вышла.
– Тебя как зовут? – спросила вновь прибывшая.
– Аня. А вас?
– А меня Валентина, – голос у женщины был низкий, бархатный, черты лица крупные, темные волосы заплетены в косу. – Давай на ты. Вроде я не такая уж и старая, хотя и не молоденькая. У них, – Валентина махнула в сторону дверей, – я прохожу как старородящая первородка. У тебя кто?
– Девочка.
– И у меня девочка, София, Сонька.
– А я еще не назвала. Все думали, что мальчик родится, а я девочку хотела.
Аня хотела еще что-то сказать, но дверь в палату вновь открылась.
На каталке лежала женщина, она плакала. Ее перенесли на кровать, она свернулась калачиком и сразу отвернулась к стене, продолжая тихо плакать.
Валентина первой нарушила молчание.
– Случилось что? – обратилась она к новенькой.
Ответом были рыдания.
– Надо сестру вызывать, пусть ей что-нибудь кольнут.
– Не надо сестру, мне уже дали успокоительное. – Женщина всхлипнула и повернулась в сторону соседок. – У меня ребенок почти умер. – И опять зарыдала.
Женщины притихли.
Аня взглянула на соседку. Надо что-то сказать, но как назло в голове было пусто.
Тяжело вздохнув, Валентина встала и подошла к рыдающей. Присела на краешек кровати и стала гладить женщину по спине, приговаривая своим бархатным голосом:
– Все будет хорошо, все наладится, малыш вырастет здоровым и счастливым.
Рыдания постепенно стали тише, перешли во всхлипы и совсем затихли.
– Кажется, заснула. Давай и мы, Анюта, спать. Но Анюта ее уже не слышала, она спала.
Утро началось в шесть. В палату въехала тележка, в пластиковых корытцах лежали младенцы. Медсестра бодрым голосом стала называть номера:
– Семьдесят пять пятьдесят четыре. Чья?
– Моя, кажется. – Аня заволновалась так сильно, что никак не могла рассмотреть цифры на своей бирке.
– Держи.
Девушка смотрела на маленький, туго спеленатый комочек. Сморщенное личико лилово-сиреневого цвета, глазки закрыты, крошечный носик и ротик. Маленький человечек – это ее дочь.
В углу Валентина ворковала со своей крохой. Соседка напротив лежала, отвернувшись к стене, ей ребенка не принесли. Так толком и не покормив, Аня отдала дочку медсестре. У Валентины ребенка отбирали почти силком.
– Ну что за изверги такие, мать с дитем разлучать.
– А почему их по номерам выдают? Как в концлагере, – неожиданно произнесла соседка.
Она лежала вполоборота, и ее вопрос был обращен в никуда, взгляд блуждал по противоположной стене.
