Широко раскинув пятнистые крылья, крючкоклювая пустельга взмыла в мраморное небо, испещренное прожилками из белых облаков, будто разодранных когтями пернатой хищницы. Ее темно-серый перьевой окрас загорелся ржаво-рыжим в момент, когда солнце озарило всю грациозность стремительного прыжка. Маленький потомок сокола, охотница, смотрящая на этот мир в ультрафиолетовых тонах, являлась пережитком прошлого, сохранив прежний образ жизни даже в самые революционные дни настоящего.
Пролетая над сотнями многоэтажных рукотворных каменных башен, ей всякий раз приходилось набирать все большую высоту, чтобы не зацепить очередной шпиль человеческого самолюбия, стремящегося с каждым новым годом еще выше к солнцу. Окинув беглым взглядом нижележащую территорию, пустельга заметила толпы людишек, копошащихся в своей низине, словно в муравьиной колонии, угнетенной величественными поделками из бетона, стекла и металлических балок. И все это нелепое монолитное нагромождение они вынуждены были обслуживать на протяжении всей жизни. То, к чему близко стремление прежнего человека, не слишком далеко от понимания сути примитивного существования пустельги, нацеленного лишь на поиск пищи и поддержание маленького гнездышка под крышей винтажной высотки. Но с приходом новой эпохи человек стал меняться, и привычный природе порядок вещей канул в Лету, утратив свою ценность. Некогда крупные города ушли в забвение, амбициозные корпорации и отраслевые локомотивы осели пылью на фасадах новостроек текущего бытия. Да и население этой планеты стремительно сократилось, оставив системе лишь необходимое количество потомков для ее обслуживания.
Летящая над городом птичка хоть и замечала все эти парадоксы, но оставалась верной традиционным ценностям, которые были сформированы еще задолго до распада былого мира. Ей по-прежнему хватало мелких грызунов, бездельно снующих у городских коллекторов, и дождевой воды, что ввергает человека в страх, заставляя прятаться под зонтами и навесами. Возможно, этот вид хищниц, как таковой, пережив рассвет человеческой эпохи, переживет и ее яркий закат.
Пятнистая пустельга пролетала мимо кричащих огнями фонарей и вывесок, застывших в окнах офисных зданий тупых лиц озадаченных клерков, звенящих рокотом колесных пар поездов, манящих запахами бакалейных лавок и пугающих своей агрессивной манерой движения редких автомобилей, ставших редкими не так уж и давно по меркам мировой истории. Она то плавно набирала высоту, будто запасаясь силами, то, застывши в безмятежной пустоте, посреди плотных кварталов обрывисто пикировала вниз, словно загоняя свою жертву, которой собралась полакомиться в этот день. Сквозь щелочки городских пейзажей, меняя траекторию, петляя улочками и разрезая воздух острым взором, соприкасаясь чутким слухом с тысячами звуковых раздражителей и пытаясь не сбить фокус на встречающие ее архитектурные излишества, пустельга все-таки нагнала дичь. Ухватив ее в свои цепкие когти, хищница приступила к поглощению пищи на карнизе одного из известных офисов города – Ликьюи, внутри которого работники, словно аквариумные рыбки за блестящим от солнечных лучей стеклом, уставшими и отчасти ленивыми взглядами провожали этот размеренный день прочь.
* * *
– Господа из верхушек нашей компании уже давно пытаются продавить идею продуктовых карточек, – констатировал Маргош, генеральный директор, выступающий перед менеджерами в виде трехмерной проекции посреди круглого стола переговорного конференц-зала. – И эта идея не лишена смысла. Финансовая отрасль стагнирует уже длительное время, инфляция настолько обесценила покупательную способность денег, что пора предпринимать более решительные шаги, – добавил он после непродолжительной паузы.
Шестеро, как один, одетые в темно-серые облегающие и слегка приталенные хлопковые костюмы, с косыми отворотами и заправленными в пиджаки бордовыми галстуками, сидели и внимали словам босса. Их перфорированные коричневые туфли с закрытой шнуровкой а-ля оксфорды то и дело ерзали подошвой о синий ковролин, демонстрируя некоторую нервозность присутствующих на совещании.
– Делегируйте подсчет эффективности продуктовых карточек аналитикам. Они лучше нас с вами знают, как правильно сформировать постановку в Драфте. И давайте начнем подготовку к следующему кварталу с бюджетирования этого нововведения. От маркетинга ожидаю увидеть хорошую конверсию наличных на талоны. От менеджмента – внедрение поэтапной модели перевода всех работяг, – дополнил свой монолог Маргош и, не дождавшись заготовленных подчиненными вопросов, поспешил на другую встречу, завершив трансляцию.
Еще некоторое время собравшиеся на совещании руководители молча сидели, потупив глаза в планшеты с показателями.
– Ладно, давайте расходиться по местам, – прервал неловкое молчание администратор зала, и группа подчиненных начала вяло собираться. Одним из сидевших был человек, предпочитающий рисовать цифровые каракули в блокноте вместо того, чтобы вычленять задачи из слов вышестоящего руководства. Человека, некогда бывшего студентом, а теперь носящего серый пиджак финансового кардинала средней руки, уже давно не отпускала одна мысль…
Покинув кабинет и оказавшись перед выбором: поехать на лифте вместе с коллегами или одиноко спускаться по лестнице гулкого и пустого межэтажного пролета, он выбрал второе, спокойно пересчитывая скрипящими кожаными ботинками ступени до следующей двери на этаж. Его голова была наклонена вперед, а глаза смотрели под ноги, стараясь не отвлекаться на невзрачные интерьеры лестничного марша.
«Я думаю, что это если не конец, то начало финального отсчета, – промямлил себе под нос шагающий вниз мужчина. – Деньги – это последний инструмент выбора, даже той незначительной ерунды, что осталась у нас в повседневности. Когда-то люди могли позволить себе столько разнообразной продукции, которая до сих пор поражает даже самого упрямого историка современности. А сейчас мы делаем наборы, куда уже включены минимальные блага для поддержания жизнедеятельности и эта дрянь», – закончил он мысль, сжав пальцами правой руки ампулу Конкорды.
«Сначала они научились анализировать наши потребности. Затем стали успешно прогнозировать будущие пожелания толпы. Мы так обезумели от жажды потребления благ, что потеряли бдительность, чем они и воспользовались. Манипуляции на мировом уровне были запрещены еще задолго до зарождения этой чертовщины, но разве может что-либо остановить ладонь, осыпающую золотым монетным дождем открывших рты идиотов?! Никто из ныне живущих точно не скажет, когда корпорации перешагнули черту вседозволенности, показав прежнему миру все «прелести» наработок из вирусологии и генетики. Ее называли чумой двадцать первого века. Она сожрала миллиарды человеческих жизней, пока крупные мира сего, словно рыцари в красных плащах, не предложили решение взамен на свободу, назвав это Конкордой…» – прокручивал у себя в голове неторопливо движущийся вниз мужчина, зеленые глаза которого выдавали всю палитру серых оттенков уныния. Эта мысль оборвалась ровно в тот момент, когда его нагнал семенивший позади коллега в синих брюках и белой рубашке. Поравнявшись с мужчиной, сослуживец напутственно похлопал его по плечу, бодро произнес:
