Хорошо бы поехать в Венецию зимой. Одеться в тогу, ходить по набережным, не зная латыни декламировать Вергилия и Горация, зависать в загородных палаццо с развратными итальянками. Но кто ж тебя пустит в Европу с российским паспортом. Блажь.
Еще лучше было бы тусоваться в Дублине. Дублин – город с ярко освещенными витринами, пабами, магазинами, отвратительной погодой, еще более тяжкой от того, что окна освещены; город, где хорошо чувствовать одиночество среди толпы, где хорошо и сладко страдать: входишь в магазин, но у тебя нет денег, идешь в бар, но у тебя нет денег и компании; можно купить один кофе или посмотреть на прилавки, пока греешься от промозглого ирландского вечера, но служители быстро вычисляют таких, даже хорошо одетых, подходят, вежливо спрашивают по-английски, что угодно-с; если ничего не угодно, волей-неволей приходится уходить. С другой стороны Лиффи, в Темпл-баре, дым стоит коромыслом, сидят туристы из разных концов света, играет кельтская музыка, так, что и не поговоришь ни с кем. В пригородах унылые одинаковые домики, даже погреться некуда зайти, может, только в церковь. Вот так устроено ирландское одиночество, да и любое северное, шведское, например, или датское.
Но с российским паспортом в Ирландию еще сложнее попасть, чем в Италию.
Хотя и здесь, у нас, в России, одиночество устроено в целом так же. Когда тебя, например, выписывают из больницы или из изолятора временного содержания, в которую больницу или изолятор ты попал не по собственной воле, но как-то свыкся, и уже готов провести там столько времени, сколько понадобится, а еще лучше и в два раза больше, чем понадобится, а то и вообще не выписываться, – когда тебя выживают не по твоей воле, как и вписали, – и когда ты выходишь из больницы (изолятора), возвращаешься в общагу и узнаешь, что тебя выселили и оттуда, и снова не по твоей воле, забираешь у коменданта вещи, хранящиеся в кладовке, а белье они реквизировали и сами – вот тогда твое одиночество точно не хуже ирландского и итальянского не хуже. В России от твоей воли ничего не зависит. И тебе некуда идти, только вернуться в свой город, уж там-то ты как-то прожил целых шестнадцать лет до поступления в институт, прежде чем мыкаться по общагам и городам, там как-нибудь разберешься, что делать, там родители, одноклассники не все уехали, можно пересидеть, осмотреться и понять, что делать дальше. Возможно, даже домой не стоит соваться, с матерью не переписывался и не созванивался уже полгода, она и не знает, где ты сейчас, был ты в больнице, или в изоляторе временного содержания, или нигде не был. Но все равно это родина, почему-то все равно тянет на родину, иррационально это кажется единственным местом, где можно передохнуть от своего прекрасного одиночества.
На привокзальной площади за несколько метров до промежуточной безопасной цели меня задержали менты. Их было трое. Сержант Бзмздз, сказал один, ваши документы. Я подал ему паспорт. Тааак, так, сказал он. А где штамп о регистрации? Послушайте, я домой еду, сказал я. Вот мой билет. Они посмотрели на мой билет без большого интереса. Билет ладно, а долго вы в Перми? Где билет о вашем прибытии в Пермь? Я показал другой билет, еще весенний. Ну смотрите, прошло уже гораздо больше тридцати суток, сказал сержант Бзмздз. Ну вот же у меня билет, я уезжаю, сказал я. Непорядок все равно, сказал сержант. Нам полагается вас задержать и проверить, что вы тут так долго делали. Но у меня же поезд через полчаса. Ну что поделать, купите другой билет, один, что ли, поезд на свете. «Пройдемте» он не говорил, значит, у меня оставался шанс.
Я защищал здесь диссертацию, сказал я. Что-о, спросили менты. Защищал диссертацию. Вернее, предзащищал. У меня автореферат с собой, могу показать. Ну, покажите, разрешил сержант Бзмздз. Я достал из сумки автореферат. У меня там было еще четырнадцать таких же. Я решил, что одного не жалко. Хотите, можете себе оставить, сказал я. Да зачем он нам, сказал сержант, хотя в глазах у него было сомнение: все-таки книжка. А вот ладно, сказал он мне, мы сейчас и проверим: как она называется? Что называется? Да вот книжка эта ваша. В смысле диссертация? Ну да. О свойствах корреляционно-иммунных функций с высокой нелинейностью, сказал я. А вот и неправильно. Что? А! О некоторых свойствах корреляционно-иммунных функций с высокой нелинейностью. О, вот теперь правильно. Они, кажется, не знали, что со мной делать дальше, с такой отмазкой они явно не встречались. Вдруг запахло этиловым спиртом. Ладно, все, идите, и больше чтоб регистрационный режим тут не нарушали, заторопились вдруг менты. Все, бегом, закричал сержант, протянув мне мой паспорт. Отойдя, я оглянулся и увидел, как они собрались в кружок и что-то обсуждали, взволнованно показывая руками в разные стороны и с испугом оглядываясь.
Я прошел под часами через конкорс, купил бутылку пива «Вятич», нет, даже две, пожалуйста, нет, пожалуй, три, а еще в киоске были игральные карты, уральские сувениры, бурдюк для вина, календарики, мягкие игрушки, зажигалки и сигареты, дорожные шахматы и так далее. Нет, ладно, четыре бутылки. Молодой человек, вы уж определитесь. Я успел пройти по подземному переходу к поезду как раз перед тем, как он тронулся: оказывается, часы на вокзале отставали на десять минут, и, задержись я еще на тридцать секунд, я бы не успел. Я бы не успел. Я вошел в вагон, когда поезд уже был на ходу. На перроне послышались крики, и я испугался, что это сержант Бзмздз с товарищами. Хорошо, что они не успели меня обыскать, ведь я успел позаимствовать кое-что и в больнице, и в общаге; но нет, это бежала за поездом девушка красоты необычайной, то есть для меня красоты необычайной, другой бы назвал ее внешность просто интересной, а иной бы остался к ней равнодушен. У проводника не было времени на ходу просмотреть ее билет, поэтому мы с ним просто втащили ее в вагон. Поезд мчался уже с приличной скоростью, когда на платформу выскочили полицейские вместе с санитаром из больницы. Полицейского я не узнал, а вот санитара узнал. Узнал, узнал я санитара. Он был в медицинской шапочке и в халате, как и все санитары на свете, но это был мой личный санитар. Они свистели в свисток и махали руками, но поезд, конечно, и не подумал остановиться. Это фигура речи, понятно, поезда не умеют думать. Ну хорошо, машинист не подумал. Ведь поезд должен прийти в пункт назначения по расписанию, ему нельзя опаздывать, тем более, ради какого-то санитара в шапочке и халате.
Итак, поезд не остановился, чему я был очень рад. Ваш билет, сказал проводник девушке. Вот мой билет, сказала девушка. Какой же это билет, засмеялся проводник, поглядывая на меня с таким выражением, словно приглашая посмеяться вместе. Ха, ха, ха! А что это, разве не билет, спросила девушка. Это билет, конечно, сказал проводник, но это билет на электричку. Ну и? А это скорый поезд. В Шале он не остановится. Если туда электричкой ехать, то это от Перми или от Екатеринбурга, как раз пересадочная станция. То есть можно, в принципе, где угодно выйти, отовсюду доедете. Но мы между Пермью и Екатеринбургом не останавливаемся, потому что наш поезд супер-скорый! Представляете, если я сейчас стоп-кран дерну и вас высажу, какой штраф вам выпишут? Ближайшая остановка «Екатеринбург». Что же мне делать, сказала девушка. Вас по инструкции полагается высадить на ближайшей станции, а это, как я и сказал, Екатеринбург, обстоятельно пояснил проводник. Оттуда доедете, так что вам-то хорошо. Но вот сейчас пройдет инспектор, мне из-за вас попадет. Девушка, вы понимаете, что вы меня подставляете? – закричал внезапно он. На груди его значилось, что зовут его Федор Михайловичь. Извините меня, сказала девушка. Извините на хлеб не намажешь, в карман не положишь, сказал Федор Михайловичь. Ладно, ждите, сейчас все билеты проверю, к вам вернусь. А ваш билет, сказал он мне. Я показал билет. А, вы из соседнего вагона. Постерегите ее пока, молодой человек. И он ушел проверять билеты у прочих пассажиров, в смысле более тщательно проверять, чем при посадке, предлагать им чай, спрашивать, что они будут на обед: курицу или мясо, а также предлагать настольные игры и сувениры.
