///Белый камень, это он, как на картинках! Я нашла его на крыше!////
Бум! Бам! Смерть – в трех миллиметрах. Три миллиметра нержавеющей стали – но что они будут значить тогда, когда тварь за дверью догадается дернуть за ручку?
///Это т0т, с не6а, тоt самый! Теперь у нас тоже бYдет еда!…,,//:,,,,//..:..////
Удары – один за другим, все вокруг трясется и гремит. Искры, зигзаги в глазах. Тьма – как будто шкаф полон нефти. Тот, что внутри, не видит даже своих рук – а они мечутся по двери. Хоть что-нибудь найти, во что бы вцепиться. Вцепиться и держать.
Ничего подходящего.
///Он тепJlый и немного щиIIлет ладонь… на, подер} | {и!/::-////
Бух! Бах! – еще и еще! Плохо дело, плохо. Изнутри ручки нет – зато есть снаружи. Из темноты несется бодрая детская трескотня, вперемешку с треском помех.
///Он щиплется!.,…/_/,,»,,. уже немного б0льн0! Посмоtри мне руку! ///
А-а-а-Б-А-А-А-Х!!!!1 Этот удар так силен, что дверь выгнулась вовнутрь, и весь мир накренился.
Но пока шкаф качался, тот, что внутри, уперся куда-то руками и подтолкнул. Пусть падает, но дверцей вниз… р-р-раз… толчок… не выбраться, но и внутрь ничего не попадет… два… еще толчок… И удача! Гудящий гроб начинает заваливаться – медленно, грузно.
И дверь приоткрывается под своим весом. Всего на миг.
Там, снаружи, в густой темноте, мелькает зеленое. Не то же самое, что звезды и зигзаги в глазах. Цвет – настоящий, острый, а ведь до конца чернолуния еще часы!
Его увидели. Бормочущий голосок слился с помехами, и забился вместе с ними – «та-та-та, та-та-та, та-та-та!» И тут дверь шкафа рванула в сторону, и в проем влетели две руки, а за ними – голова: ощеренная, страшная, похожая на негатив фотоснимка. Пленник вдарил по ней, уперся кулаками – но тварь, хоть и была втрое мельче него, оказалась при том сильнее. Холодные клешни сомкнулись у него на запястьях, маленькая голова отчаянно вырывалась, так и норовила впиться зубами в пальцы. Пленник сопротивлялся как мог, но…
Hо закон тяготения, по счастью, никуда пока не делся. Схватка казалась вечной, хоть и длилась какие-то мгновения, а шкаф тем временем падал. Пленник заметил это и вложил последние силы в последний толчок. Почти без толку: тварь завертела головой и лишь чуть-чуть подалась назад. И как выяснилось через миг, на свою голову.
Круша паркет, шкаф рухнул на пол.
Тот, кто внутри, пришел в себя не сразу. Первое, что он понял – кулаки его всё ещё упираются в ту голову. Но она уже не мечется. И хватки на запястьях тоже нет.
Уф. Кажется, пронесло.
Он стряхнул с себя обмякшие пятипалые клешни. Свечение в глазах твари исчезло. Зеленый, ха. Привиделось, что ли? Слишком много кофе было в это чернолуние, и слишком много адреналина. А сна – слишком мало. Зеленый, да-да, прямо посреди чернолуния, когда от всех цветов остаются лишь тени… Как бы то ни было, теперь в шкафу уже ничего не светилось, но ясно и так: шкаф упал и проломил этой кукле череп. Жестоко. В подтверждение тому – жуткая химическая вонь от ее маслянистой крови. Детский голосок исчез. Только звон в ушах, да статика – вездесущий гул, похожий то на шум волн, то на трепет ткани на ветру, а больше всего – на монотонный гомон толпы, если слушать ее откуда-то издалека. Источник гула совсем рядом – на груди, в левом кармане. Радиоприемник, или транзистор, как его тут называют: без него в этом городе никуда. Снаружи время от времени что-то шуршит, постукивает – видимо, мертвое тело дергается. В остальном же все тихо.
Что это, черт его дери, было? Откуда это чучело выскочило?
Спокойно, Рой Меллер, спокойно. Хватит с тебя на сегодня адреналина, кофеина… И что за привычка – болтать с самим собой? Тем не менее, сейчас это помогло.
Он зажег фонарь у себя на нагрудном кармане, и глянул на часы. И десяти минут не прошло, как они с напарником разминулись. Интересно, где сейчас рыцарь? В лучшем случае, баррикадирует вход в их временное прибежище, все согласно инструкциям. Ну а в худшем… В худшем случае он и его чудо-доспех повернули в другое здание и теперь возводят баррикаду там. В этом районе все дома на одно лицо, да еще и прижаты друг к другу плотнее, чем слои в луковице. И если напарники разминулись… Впрочем, сейчас Рою только и остается, что ждать. Без помощи извне отсюда теперь не выбраться.
Луч фонарика упал на лицо, стиснутое меж полом и стенкой шкафа. Как Рой и ждал, зрелище отвратное. Но – никаких признаков жизни. Из перекошенного рта льет слюна вперемешку с черной кровью, и растекается по полу шестиугольной сетью, согласно швам паркета. Димекрилом воняет так, что Меллер скорей умрет, чем вдохнет полной грудью.
Никаких признаков жизни, ха. Можно подумать, раньше они были. Нелюдь – так называют тварей вроде этой. Едоки. В целом, лицо перед ним – вполне человеческое, могло бы принадлежать подростку. Но теперь даже напившийся до чертиков новоэдемский фермер не спутает это с лицом живого человека. Цвет: серый, неживой. Один глаз скрыт локоном волос, локон блестит в свете фонаря. Ближе к другому глазу серость сгущается в почти угольную черноту. Рой навел свет и рассмотрел склеру – матовую и темно-серую, словно выключенный ЖК-монитор. Обычное дело для нелюди в линк-ауте. На вид – едок как едок. Разве что кожа: остальные едоки будто обтянуты серой пленкой, а у этого кожа какая-то другая. Может, именно поэтому верилось: эта кукла и вправду была когда-то настоящей девочкой.
Была когда-то прежде. Девочке не повезло: она больна болезнью Черной Луны. Добавить сюда еще и тяжелую ЧМТ от упавшего ей на голову шкафа – и смотреть на это мало кому захочется.
Раз так – Рой убрал свет с мертвого лица и достал мульти-инструмент. Потом пошарил по полу в поисках «Яда», своего дробовика, очередной каприз которого едва не стоил его хозяину… нет, не жизни. БЧЛ, болезнь Черной Луны, строго говоря – не смерть. Кое-что похуже. Один укус или царапина, или залетевшая не туда капля черной крови – и ты сам вскоре станешь чем-то вроде этой куклы.
Нашел. Но когда попробовал оттянуть затвор, его рукоять застряла на полпути и больше не двигалась. Гильза намертво засела где-то внутри дробовика. Что ж, придется вернуться к ремонту позже, в более подходящих условиях. Рой ткнул «Яд» в кобуру.
Тем временем статика в транзисторе начала исподволь меняться: появился тихий галоп, а из далекого хора, что заполнял радиоэфир, выпал один голос – тоненький, будто детский. Выпал и поплыл, всё ближе и ближе к Меллеру и к его шкафу. Только голос, без содержания: какие-то слова, слоги, все громче и громче…