– И что ты намерен делать?
– Это не имеет значения. Что вообще теперь имеет значение? – уже вторую минуту продолжали разговор двое новых друзей.
– Нельзя опускать руки без всяких причин. Да и никогда нельзя!
– Нет, друг! Причина этого решения преследует меня уже больше пяти лет… Хотя, может, я что-то делаю не так?..
– Да. Ты всё делаешь не так. Любовь… Хотя проехали. Ты не поймёшь!
– Не пойму?.. Мне всё равно.
– Жалко тебя.
Чтобы выяснить, о чём беседуют эти люди, кто они, чем занимаются, что стало причиной их разговора и чем он закончится, нам следует перемотать плёнку назад. Мы совершим путешествие на пять с половиной лет к востоку нашего рассказа и тогда сможем проследить всю траекторию его полёта в сторону запада, чтобы проводить главных героев этой правдивой сказки к новым приключениям и новой жизни. Ведь даже после заката солнце никогда не останавливается. Но это будет совсем другая история. Итак, две тысячи четырнадцатый год. Середина московской осени.
– График постоянно приближается к прямой, но никогда её не пересекает. Следовательно, общих точек у них нет…
Прозвенел звонок. Триста второй кабинет математики зашуршал тетрадками, дневниками и пеналами. Проснулись крики, разговоры и переглядывания, как бывает девять месяцев подряд в каждой школе на протяжении десятков лет. Учителя по привычке говорят: «Звонок для учителя!», или «Что за шум?», или «Куда вскочили?» Но, какой бы ни был педагог, как бы его ни любили ученики и какими послушными ни были бы эти ученики, всё происходит одинаково. Школьная машина заведена, и до конца учебного года никто её не сможет остановить.
Преподавательница, женщина немолодая, но и не в возрасте, не то чтобы полная, но и не худая, окинула всех восьмиклассников сквозь круглые очки безразличным взглядом. Она произнесла надоевшую ей фразу о том, что звонок существует, чтобы напомнить учителю о конце урока. Класс затих на короткое время, пытаясь понять, что ещё хочет сказать учительница, когда всё и так уже ясно с этими графиками. На доске стали вырисовываться номера страниц и домашних упражнений, которые через пару секунд очутились в некоторых дневниках, тетрадках и телефонах восьмого «А».
Урок алгебры волновал всех значительно меньше, чем преподавательницу. После осенних каникул редко кто думал об учёбе и оценках. Все расспрашивали друг друга о новостях, каникулах, шутили, развлекались и просто болтали, не думая о том, что следующий урок – русский язык, а потом география, и что надо бы сделать алгебру на завтра, а потом ещё и придётся зубрить конспект по истории… Всё вышеперечисленное было лишь фоном того состояния, в котором пребывали учащиеся одной из московских школ.
Восьмой «А» перешёл в кабинет русского языка и литературы, все с хохотом и зевками стали усаживаться за свои парты. Снова раздался звонок, уже не радующий, а предупреждающий о начале очередного длительного, не такого уж и многообещающего урока. Зашла молодая учительница с родинкой на правой щеке и короткими волосами, упакованными в причудливую причёску. Все встали. Она подошла к доске, поправила бубликовые серёжки, слегка улыбнулась, поздоровалась с учениками и попросила класс сесть.
– Я очень рада всех видеть, – начала она, – надеюсь, вы не забыли, о чём мы говорили в последний раз.
С задней парты послышался шорох и тихое хихиканье. Мария Андреевна притворилась, что не слышит. Без особого удовольствия она открыла журнал и начала перечислять фамилии. Но ей всё-таки пришлось поднять голову в сторону класса, а точнее двери. Остальные тоже лениво обернулись.
После осторожного стука на пороге очутился подросток с виду того же возраста, что и сидящие за партами, но ростом немножко ниже. Одет он был в чёрные брюки и белую рубашку с серой клетчатой жилеткой, а на ногах красовались коричневые школьные туфли. Через одно плечо был накинут рюкзак, волосы были то ли неправильно причёсаны, то ли немного растрёпаны, а с носа сползали очки. Словом, исходя из портрета, можно было с уверенностью назвать опоздавшего весьма неприятным для таких людей словом «ботаник», к сожалению, вошедшим в сегодняшний лексикон каждого второго школьника и, неизвестно почему, обычно доставляющим удовольствие окружающим. Видимо, поэтому они и не ленятся его всё время повторять. Вы, уважаемый читатель, сами понимаете, что подобное слово слышал каждый человек, учившийся в школе двадцать первого века, даже если оно не употреблялось в его адрес. Пока не будем ни подтверждать уместность этого определения, ни опровергать. Однако мы отошли от темы: вернёмся в класс.
– Извините за опоздание! Можно войти? – спросил запыхавшийся мальчик и закрыл за собой дверь.
– Да, заходи, – вздохнув, сказала учительница. – Подожди, а тебе точно сюда? Ты новенький?
– Да, я просто проспал, – после короткой паузы ответил он. До его ушей донеслись негромкие смешки.
– Причём до второго урока… Ладно, садись. Как тебя зовут-то?
– Коля. Труфин, – произнёс новенький, усаживаясь за первую парту под звуки продолжавшихся переглядываний, шёпота и смеха.
– Труфин?
– Да, Труфин… – в последнем ответе прозвучала нотка смущения: действительно, фамилия Коли по неизвестной причине вызывала улыбку даже у взрослых, особенно в его собственном исполнении.
– Хорошо, но больше не опаздывать! – отметив нового ученика в журнале, заключила Мария Андреевна.
Новенький достал учебник, тетрадь и пенал. Можно было начинать урок. Учительница стала объяснять новую тему. Все принялись переписывать определения из учебника и вчитываться в объяснение темы о второстепенных членах предложения, не изменяя атмосфере разочарования в жизни. Мало-помалу Коля начал осматривать класс, так как понял, что про его опоздание все уже забыли. Аудитория казалась весьма уютной. Над доской висели портреты поэтов и писателей девятнадцатого века, смотревших на школьников величественным взглядом, полным знаний и уверенности в себе. На стене около двери красовались детские рисунки с персонажами различных сказок и рассказов. В остальном, этот кабинет нельзя было чем-то отличить от других: те же завалы бумаги на учительском столе, те же парты, доски и шкафы за последними партами, полные учебной и художественной литературой.
