Я осторожно отодвинул в сторону тяжёлую штору и выглянул в окно. Моросил мелкий, противный дождь – ветер гонял в воздухе облака водяной пыли, обволакивая предметы вокруг, превращая их в зыбкий подводный мир – фонари растекались жёлтым светом в пространстве, облизывая бока влажно поблескивающих туш многоэтажек, раскрашивая тёмный асфальт бликами и переливами света из окон и редких, тусклых витрин. На улице было пустынно – где-то вдалеке монотонно жужжало тысячами моторов шоссе, да редкий пешеход пробегал вдоль домов, стараясь укрыться от всепроникающей влаги. Город тонул в вечернем одиночестве, мокрый, брошенный людьми до утра. Деревья, разметка дороги, сиротливые урны возле пустынных лавочек – всё это фотографической картинкой замерло передо мной, мелко дыша своим особенным, заметным далеко не каждому урбанистическим дыханием.
Из подворотни напротив вдруг вынырнула фигурка велосипедиста в ярком жёлтом дождевике. Разбрызгивая лужи, он пересёк улицу, после чего спрыгнул со своего транспортного средства и подошёл к остановке из прозрачного плекса, понуро примостившейся на обочине пустынной дороги. Он скинул капюшон – под ним оказалась кепка с каким-то знакомым логотипом и собранные сзади в хвост длинные волосы. С четвёртого этажа было трудно разглядеть черты лица – кажется, на нём блеснули прозрачные очки, но больше ничего толком было не разобрать. Человек подошёл к остановке, сделал несколько рыщущих движений влево-вправо, после чего взялся рукой за вертикальную балку, на которой держались листы стенок, и стал внимательно высматривать что-то на мокром плексигласе. Он стоял так довольно долго, один, под дождём, и меня разобрало любопытство – чем же это он там занят? Я напряг зрение – но увидеть, что же его привлекло, так и не смог. Объявление, что ли, он там какое-то углядел? Странный велосипедист ещё немного потоптался на месте, совершая непонятные движения, после чего вновь запрыгнул обратно на своего железного коня и укатил прочь, с шипением разгоняя по асфальту зеркальные лужи. Улица, словно приоткрывшая один глаз, учуяв человека, проводила его и снова погрузилась в вечернюю дрёму.
Я привыкал к своему новому состоянию. Ещё совсем недавно я мог бы за долю секунды узнать почти всё, что мне было интересно – кто этот человек, что это за лого у него на кепке, сколько стоит этот жёлтый плащ и где ближайшее место, где я мог бы купить себе такой же. И многое, многое другое. Но теперь это было невозможно – и мне приходилось довольствоваться по старинке этой тусклой картинкой и своими догадками – по большому счёту, скорее всего, далёкими от реальности.
Постояв ещё немного, я задёрнул занавески и опустился в большое и мягкое, но старое и довольно потёртое кресло. Квартира была чужая, съёмная – я въехал сюда совсем недавно, и пока абсолютно не успел создать даже хоть какого-то подобия уюта. Голые стены с загибающимися под потолком обоями, дряхлая комбинация из шкафов да резные деревянные часы напротив – вот и все немые спутники моего летящего в никуда в потоке времени корабля.
Напротив, глядя на меня чёрным бельмастым глазом кинескопа, стоял допотопный телевизор. Маленький, пузатый, он больше напоминал аквариум, микроволновку – что угодно, но не волшебное окно в таинственный заэкранный мир. Мир, который был абсолютно не чета тому, с которым мне пришлось расстаться – но когда-то, совсем недавно, человечеству этот ящик с крохотным экраном казался абсолютнейшим чудом. Телевизор, кажется, не работал – но у меня ни разу даже не возникло желания включать его. Если ты хотя бы раз был Подключён, ты больше никогда не поверишь ни одной из картинок, которые способен зажечь на своем экране тысячами цветных точек этот генератор лжи. Чего стоили одни только мысли актёров, их внутренние диалоги, замечания – особенно в эротических, или наоборот, яростно патриотических сценах. Про новости и прочее я вообще промолчу. Практически ни один человек на экране не верил в то, что ему приходилось говорить и делать. Дрянной театр, в который могут с головой погружаться только те, кто совершенно не знал, как вся эта начинка производится на самом деле.
Прошла всего неделя, как я снял свою Систему. Мне нечем похвастать за эти дни – мир, раньше горевший вокруг меня тысячами гиперссылок, миллионами гигабайт информации, фонтанирующий идеями, тут же обретавшими реальное воплощение, вдруг резко превратился в свое серое, тусклое подобие. Обескровленный, он молча, скупо разворачивался передо мной, как выжженная пустыня или тюремный карцер – маленький, тесный, до отвращения скучный. Мои глаза, до сих пор не успевшие отвыкнуть от бешеного темпа смены информации, который дарила Система, обшаривали никчемные предметы вокруг, раз за разом натыкаясь на их тупое, насмешливое молчание. Иногда мне казалось, что я попал в старенький, примитивный квест, в котором какой-то шутник начисто заблокировал все предметы и даже подсказки к ним. Квест без заданий и миссий. Ну а чего я, собственно, хотел?
Всё оборудование теперь было снято, дополнительная память – тоже, но ведь обычная память, моя, обычная человеческая, никуда не делась. Она так же накапливает все эти скриншоты прошлого и эскизы «бликов» – но теперь их нельзя просто перебросить по вай-фай куда тебе вздумается. Она помнит, каким казался мир, когда я был Подключённым. Она знает, что теперь нельзя просто придумать что-то в голове, представить, визуализировать на долю секунды – и ты тут же положишь результат на стол – в виде напечатанных на принтере листов или флэшки с видеофайлом. Но точно так же теперь нельзя взять и вынуть из моей головы какую-то гадость, то, что я всю жизнь хотел забыть, скрыть от окружающих – и разбросать листовками по всему городу – смотрите, смотрите о чём он думает, какая чертовщина, пошлятина, мерзость лезет к нему в голову! Он болен, он порочен, он недостоин – недостоин даже права считаться человеком, раз ему в голову может прийти такая жуткая вещь. Подключённые вряд ли поверят – они знают о том, как это происходит. Но остальные примут всё за чистую монету, можете даже не сомневаться.
Забавно, что совсем недавно мы об этом почти не задумывались. Пока чья-то злая рука не заставила нас открыть глаза, не столкнула носом со всеми выходками собственного подсознания во всех их красе. Не показала, грубо и жестоко – что верить на самом деле никому и ничему нельзя. Даже себе.
Наверное, мы должны быть рады, что Подключение не успело стать абсолютно повальным явлением. Те, кто не мог позволить себе даже базовый пакет, люди, никогда не смотревшие на мир через сетку инфоводов Интерфейса – в общем-то, жили по прежнему. Принимая на веру всё, что валится в уши из зомбоящиков, но зато не пуская никого в свою голову и не пытаясь лезть в чужую. Прекрасный, архаичный мир, оказавшийся гораздо жизнеспособнее того, к которому нас привел прогресс.
