Белоснежные стены этого города обнимали нежно, как мать. Ветер с каждым днём становился ласковее, а выпавший снег превратился в мягкую грязь. В воздухе витало поверхностное дыхание тёплого времени.
Юноша с золотыми волосами прятался в лесу. Ему в голову пришла интересная шутка – и он претворял её в жизнь. Орудуя лопатой, он копал. Пот стекал по лицу, а натруженные мышцы выпирали из-под наспех запахнутой рубахи. Лесные птицы пели не замолкая. Сирьки, встревоженные появлением человека, перекрикивались, но так нежно, словно зазывали новых гостей.
Деревья стояли голые. Лишь редкие заросли можжевельника и маленькие сухие ели прятали молодого человека от чужих глаз. Его дыхание было частым, а в глазах сквозила усталость, но с ослиным упрямством он продолжал копать всё глубже и глубже. Лишь достигнув не успевшей прогреться твёрдой и каменистой почвы, он нахмурился, тяжко вздохнул и отбросил лопату. А затем как ни в чём не бывало в своих белоснежных одеждах взял и… спустился в яму, лёг, сложил руки на груди и закрыл глаза.
Какая невероятная картина. Птицы поют, звезда греет, ветер не приносит с собой ничего, кроме сладкой благости природы. А молодой человек лежит в наспех вырытой могиле посреди глухого леса.
На протяжении нескольких часов…
Но для таких представлений необходимы зрители. То, как долго юноша разыгрывал эту сцену, говорило лишь о том, что они наверняка появятся, чтобы насладиться представлением.
И вскоре явился первый приглашённый гость. Запыхавшийся и лохматый, он бегал по лесу, сразу видно, что опаздывал, но не мог отыскать неприметную сцену. Спустя долгие полчаса он наконец споткнулся о лопату и чуть не свалился на несчастного, озябшего актёра сверху.
Преисполненный волнения зритель завыл, еле сдерживая слёзы:
– НУ-У-У-У-СКА-А-А-А!
Но актёр, недовольный тем, что зритель решил испортить декорации, лишь шикнул:
– ЧТО ВЫ ТВОРИТЕ?! ДА КАК ВЫ МОЖЕТЕ?!
Зритель выл, нещадно лапал декорации и сцену, тянул свои грязные ручонки прямо к актёру…
– Оанн, заткнись, – шикнул во второй раз Нуска.
– Господин Нуска, это невозможно! Совершенно! Невозможно! А что вы вытворите на следующей неделе?! Я только расплатился с ростовщиком, у которого вы взяли в долг, я только уладил проблемы с публичным домом… Но владелец винной лавки всё ещё запрещает мне появляться на пороге! Нас скоро выгонят из города, обещаю вам, выгонят!
Однако актёрское мастерство Нуски было на высоте – он так вжился в роль, что не только не реагировал на вопли, но, казалось, даже не дышал. Только изредка подрагивающие ресницы указывали на то, что человек в могиле скорее жив, чем мёртв.
Смеркалось. Оанн расхаживал по поляне, кружил у деревьев, а иногда в отчаянии прикладывался о них головой. Его нервы были на пределе. Он, никогда не притрагивавшийся в жизни к табаку, набил себе трубку. Сев на краю могилы со скрещенными ногами, он дымил и выпученными глазами наблюдал за живым трупом на дне ямы.
И лишь когда чёрная тень человека вышла из-за деревьев, ступив на протоптанную ходившим кругами Оанном землю, вздох облегчения сорвался с губ первого зрителя. Оанн вскочил на ноги и хмуро уставился на мужчину, сотканного из тёмной дэ.
– Лучше бы ты не приходил, – грубо бросил Оанн. – Чем больше ты балуешь его своим вниманием, тем чаще он вытворяет всякое blathien.
– Научился ругаться? Поругай себя. Как ты мог не уследить за своим господином? Где прохлаждался?
– Кто же будет торговать? Кто будет покупать еду, готовить её и убирать дом, греть воду? Я же не могу сопровождать Нуску сутками!
– Ну так смоги, – пожал плечами Риннэ, а затем прошёл мимо Оанна и заглянул в яму.
Нуска продолжал лежать, не подавая никаких признаков жизни. Кажется, эта картина напрягла даже Риннэ, хотя он не был человеком. Его взгляд стал тяжёлым.
– Вылезайте. Вы добились своего? Я здесь.
Нуска хранил гробовое молчание.
– Что вы хотите? Других зрителей не будет. Опомнитесь и придите в себя.
Риннэ опустился на колени и склонился над ямой. И лишь тогда труп шевельнулся, его лукавые золотые глаза распахнулись, а улыбка растянулась до ушей. Нуска схватил Риннэ за голень и уронил в могилу.
– Духи святые… – вздохнул Оанн. Он так устал, что решил не вмешиваться. Устроившись под деревом, он повторно набил трубку.
А Нуска с Риннэ в этот момент прекрасно проводили время в могиле за разговором.
– Вам так не хватает внимания, что вы опустились до детских шалостей? – спрашивал Риннэ. Он устроился рядом на боку и подпёр щеку ладонью.
Нуска тоже развалился поудобнее. Закинув ногу на ногу, он сложил руки под головой и уставился в темнеющее небо.
– Есть немного, – отвечал он.
– Почему бы вам не заняться каким-то делом? Оанн вспомнил корни и, подобно старшему брату, занялся торговлей. Наверняка в этом мире существует ремесло вам по вкусу.
– Дай-ка подумать… – протянул Нуска. Задумавшись, он стал загибать пальцы и перечислять: – Я уже пытался начать своё дело по производству ночных горшков, но вляпался в долги. Я хотел устроиться в публичный дом зазывалой, но дамы возмутились, что я краду у них гостей… Хозяин винной лавки сначала принял меня с распростёртыми объятиями, но потом выгнал со словами, что я выпиваю больше, чем все его покупатели за год. А после всего перечисленного в других местах мне даже двери не открывают.
Риннэ тяжко вздохнул, совсем как человек.
– Что насчёт чтения, перевода с лесного языка и изучения иных языков?
– Да уж, так можно и до вязания с шитьём дойти… – хмыкнув, задумчиво пробормотал Нуска.
Некоторое время они молчали. Звёзды россыпью стали загораться над лесом. Их тихое сияние могло успокоить любого, но не Нуску. Вскоре раздалось пение ночных птиц, а кусты можжевельника украсило золотое мерцание светочей.
– Риннэ… Ты так долго уговаривал меня вернуться в Скидан. Ты говорил, что здесь я найду себя, что мой мир станет прежним. Я не виню тебя, ведь так и произошло. Мой мир стал прежним, но вот я изменился. И теперь не я отвергаю мир, в котором живу, а весь мир отвергает меня.
– Это противоречие существует только в вашей голове. Вы не изменились, Нуска. Вы изменили свой взгляд на мир, и лишь потому он стал чужд вам.
– Какая разница, кто или что изменилось? Я – чужой в родном краю. В этом истина.
