За каждым нашим, казалось бы, благим деянием наблюдает дьявол, который по-отечески похлопывает нас по плечу и одобрительно шепчет: «Так держать!»
Юнг К.Г. CW[1] 10, A Psychological View of Conscience, параграф 837
Этот сборник эссе появился благодаря тому, что мне довелось одновременно выполнять задачи, которые ставила передо мной преподавательская деятельность, наблюдать за жизнью анализандов (то есть анализируемых личностей) и описывать происходящие со мной события. Например, первые три эссе я написал, согласившись поразмышлять на тему «Множество ликов истины», которую предложили на летнем семинаре «Юнг на Гудзоне» в 2021 году. Столь эффектное название сразу же навело меня на мысль о том, как редко истина, которая всегда воспринимается нами субъективно, удосуживается объективного отношения, и эта мысль немедленно обрисовала перед моим внутренним взором сразу три темы для обсуждения. Их можно выстроить в таком порядке: 1) внутренние препятствия, которые мешают познавать себя и окружающий мир: страх, скепсис и апатия; 2) поглощённость необходимостью приспосабливаться к окружающей действительности; 3) одержимость «историями», опираясь на которые мы пытаемся постичь смысл своей жизни.
В своих эссе я с разных сторон рассматриваю пропасть, лежащую между внешним миром и миром внутренним, который воспринимает, осмысляет и даёт свою интерпретацию воспринимаемого. В помощь нам досталось наследие Дэвида Юма из Эдинбурга и Иммануила Канта из Кёнигсберга, которые ещё в начале XIX века убедительно доказали, что человек не может постичь «вещи в себе», а располагает только оттиском, который они оставляют внутри него.
Мы с вами можем смотреть на один и тот же апельсин, но воспринимать совершенно разные реальности, каждый пребывая в своём уникальном «апельсиновом» пространстве. Решив фундаментальную задачу метафизики по распознаванию «реальности», философы взялись за вопросы эпистемологии, которая занимается исследованием процесса познания и границ знания, и аксиологии, фокусирующейся на том, что мы делаем с тем, что, на наш взгляд, познали. Эта смена философского курса породила ещё одно направление – феноменологию, которое изучает обусловленность процессов чувствования, восприятия и воображения. Наряду с повсеместным упадком этнической и институциональной мифологии всё вышеописанное в конце того же века привело, как отметил Юнг, к неизбежному «изобретению» глубинной психологии. Он, Фрейд, Адлер и другие на рубеже XIX и XX столетий представили миру учение о бессознательном и разработали способы установления с ним диалога в попытке исследовать то, что нам по определению неизвестно. Спустя десятилетия мы продолжаем идти через тёмный лес психики по дороге из хлебных крошек, развивая таким образом проект, который родился на стыке миров модерна и постмодерна.
Окружённое величественными руинами давней традиции «определённости», человеческое эго неоднократно вынуждали спускаться с его предполагаемого престола, разбираться со своенравными, поднявшими бунт крестьянами и признавать, что на самом деле никто не знает, что нас ждёт за следующим поворотом истории. Я часто с удовольствием вспоминаю меланхоличную поэтику Библии, которая известна как Библия короля Якова, особенно строку из Первого послания Павла к коринфянам: 13:12. «Пока мы видим неясно, словно глядим в тусклое зеркало, но после увидим лицом к лицу; пока я знаю лишь отчасти, но следом познаю так же совершенно, как я был познан». Возможно, нас «познал» Господь, как полагал Павел, или наша собственная душа, к чему склоняются многие современники, но так или иначе внутри каждого из нас есть нечто, что знает больше, чем знаем мы, знает нас лучше, чем знаем себя мы сами. Кажется, оно ищет удобного случая завести беседу с сознанием, насылая сны, симптомы и озарения, чтобы разрушить ветхую защиту эго. Большинство из нас, живущих сейчас на этой планете, всё ещё смотрит на мир через отражение в осколках тусклого зеркала; нам остаётся только пытаться из искажающих смысл фрагментов сложить полную и достоверную его картину. И если это всё, что нам дозволено иметь, то лучше отнестись к ним со всей серьёзностью.
На восемьдесят втором году жизни я познал больше, чем когда-либо знал раньше, и знаю меньше, чем мне было открыто, когда я был ребёнком. Я попрощался с концепцией спокойствия ума. Всё несётся слишком беспокойно, слишком стремительно, чтобы в неё вписаться. В 1970-х годах я сидел на лекции в Институте К.Г. Юнга в Цюрихе. Там я впервые услышал вопрос, который когда-то мог родиться только в таком незаурядном уме, каким обладал Юнг. Куда, интересовался он, отправились боги после того, как покинули Олимп? Ведь если они боги, то по определению бессмертны. Где же сегодня Зевс, Гера, Афродита, Арес, Аполлон, Артемида и вся остальная блистательная компания? Юнг предполагал, что энергия, которая некогда освещала и одухотворяла эти имена, должна была давно утечь от них прочь. Таким образом, нам следует признать, что «боги» суть «энергия», а не антропоморфные существа, взирающие свысока на нашу потрёпанную планету. Согласно ходу рассуждений Юнга, далее они вошли в солнечное сплетение современности, где, покинутые и никому не нужные, стали загнивать и превратились в болезни, терзающие наш век и нашего брата.
В тот момент я понял, какой теме посвящу свою дипломную работу в Цюрихе: поиску того места, куда утекла эта извечная энергия. Примерно тогда же я читал «Сонеты к Орфею» Рильке на немецком. В одном из них герой описывает то, что остаётся после исчезновения Аполлона – nur ein Spur, то есть лишь след. Пришедшая мне в голову метафора «поиска следа» богов показалась какой-то нерешительной и неточной – так появилось название «В поисках божественной обители», под которым позже я издал полноценную книгу. Проследив, в каком аспекте человеческой жизни эта энергия проявляется сегодня, мы поймём, куда нужно направить сознание и вместе с ним ответственность.
Как я писал в книге «Жизнь между мирами»: «Боги ушли и оставили нас наедине с самими собой, но ничего хорошего из этого не получилось. Мы старательно совершенствуемся в отрицании, убеждённо отстаиваем наши заблуждения, хватаемся за тысячи отвлекающих, отупляющих, затягивающих и соблазнительных идей, думая, что они спасут, но в итоге остаёмся одинокими, покинутыми и исполненными безнадёжной тоски»
