1999 год
Анна стояла у окна кухни своей небольшой двухкомнатной квартиры. Осторожно касаясь руками стекла, она внимательно всматривалась в стекающие по нему капли дождя. Смотрела, как они объединялись сначала в небольшие ручейки, затем постепенно сливаясь между собой, превращались в один сплошной поток.
Дождь лил не переставая уже третий день. Ей казалось, что так было и будет всегда. Что начался он с самого ее рождения. И вот уже идет, не переставая седьмой десяток. Женщина поочередно прикладывала ладони к окну, как будто пыталась остановить весь этот поток. Но дождь не обращал на них внимания, не слушал и не замечал, скатываясь вниз по стеклу.
«И жизнь, как дождь… Пробежала, проплыла, пролетела, – пришло на ум Анне. – Ведь нашла то, что искала. А оказалось, что искала, да не то». Такие мысли ей стали приходить все чаще и чаще. А в последнее время она никак не могла от них отвлечься в течение всего дня. Просыпалась с ними. Спать ложилась, тоже думая о прошлом.
«Хандра, Анна Степановна, или как сейчас модно говорить, депрессия – наша спутница жизни, – сказал ей на днях сосед по дому. – Осень, одним словом». Стугова хоть и согласилась с ним тогда, но про себя же, подумала, что осень тут не причем.
Резко повернувшись, она прошла в коридор. Немного постояла, глядя вверх на антресоль. Потом принесла с комнаты стремянку и забралась на нее. Распахнув дверцы шкафчика, она стала доставать из него какие-то пакеты и бросать вниз на рядом стоящее кресло. Свертки были хоть и небольшого размера, но тяжёлые, от чего при падении чуть подпрыгивали на мягком сидении. Содержимое их было завернуто в какое-то тряпьё и надежно перевязано капроновой веревкой.
Спустившись вниз, Анна сложила пакеты в лежащий на полу старенький рюкзак, и с большим трудом положила его обратно на кресло. Глядя на мешок, задумалась: «А как же я его понесу? Путь не близкий… Вот ведь не задача». Она попыталась вспомнить, когда последний раз прикасалась к этим сверткам: «Лет пять прошло. Да пожалуй. После смерти Вани притащила их сюда. Так и лежат… В девяносто четвертом? Да, так и есть в девяносто четвертом. Вот, дура, забыла, когда мужа схоронила. Шестьдесят пять, а памяти никакой не стало».
Женщина вытащила из стоящего в коридоре старенького комода еще один, чуть поменьше первого, рюкзак и переложила несколько свертков в него. Приподняла один, потом другой, и с сожалением отметила: «Да, уж. Время сил не добавило. А еще совсем недавно тащила всю поклажу».
За окном послышался грохот трамвая. Поговаривали, что дни его сочтены. Уже и рельсы кое-где в городе разобрали. Но городские исполины всё еще боролись за своё существование, и не хотели уступать автобусам архангельские улицы.
Городской шум отвлек ее от раздумий. Она подошла к зеркалу и посмотрела на себя. С ее не малым для женщины ростом Анну никогда не считали уж очень высокой. Умный и цепкий взгляд всегда выделял ее среди окружающих. В нем, несмотря на возраст, еще чувствовалась жизненная сила.
Сейчас, глядя на своё отражение, она словно пыталась получить от себя же подтверждение тому, что принятое несколькими минутами назад решение, сможет выполнить.
– Обязательно нужно всё отвезти обратно. Вернуть и забыть, чтобы оно больше не причинило никому вреда, – словно клятву проговорила она.
Рядом зазвонил телефон.
– Слушаю! – крикнула Анна, схватив трубку.
– Анна Степановна! Здравствуй, дорогая! – раздался хрипловатый голос на том конце провода.
Анна узнала звонившего, и, не дожидаясь пока тот что-то еще скажет, проговорила:
– Здравствуй, Николай. Ты бы заехал что-ли. Заодно и расскажешь, чего обо мне вдруг вспомнил. Поди, и сам не хочешь по телефону-то болтать.
– Очень хорошо, я скоро, – услышала она в трубку.
Часа через два в дверь позвонили. Анна одернула подол, поправила выбившиеся из-под заколки волосы, и пошла открывать.
– Всё хорошеешь, Анна Степановна, – Кравцов всегда начинал разговор с ней с этой фразы. – А я вот в городе, так, дай думаю, позвоню.
– Ботинки снимай, мыла я, – услышал он в ответ, прошел следом за ней в кухню и присел на табуретку.
Николай Семенович нет-нет, да и навещал ее, приезжая в Архангельск. Пять лет назад он уехал жить к дочери в область, но время от времени приезжал в город. Кравцов дружил с ее мужем. А последние годы, вплоть до смерти Стугова почти не расставались. И работали вместе, и после работы частенько вечерами в их гараже пропадали. Возвращались они домой ближе к полуночи, но в отличие от других любителей гаражных посиделок, всегда трезвые. Чем там они занимались, Анна точно не знала. Да она и не лезла к мужу с расспросами. Не от равнодушия, а так уж устроена была, да и жизнь приучила не спрашивать лишнего. «Захочет, сам скажет, – рассуждала она тогда».
– Я, Аня, вот что сказать-то хотел, – неуверенно начал Кравцов. – Иван Иванович покойный, как то обмолвился… – тут он замялся.
– Да, не мычи ты, Коля, – Анна знала, что Кравцов в общении с ней проявлял нерешительность, и только резкое слово заставляло его быстрее соображать и выражать свои мысли. – Говори, что там у тебя.
– Ну, вообщем, деньги мне нужны. А Иван незадолго до смерти, когда в последний раз в Ачем собирались, сказал, что после поездки туда, богатым станет. А стал или нет, не знаю. Я же тогда с вами не поехал… приболел, – Николай вопросительно посмотрел на Анну.
– Какое богатство, о чем ты говоришь… Вон старая фуфайка, да костюм вельветовый в шкафу висят, что после Ивана и остались. Все раздала из более или менее приличного. Была еще гармонь, так и ее я недавно соседу отдала.
И немного помолчав, добавила:
– Ты после смерти его в Вельменьгу жить уехал. Тогда не спрашивал о деньгах. А тут что-то о богатстве вдруг вспомнил. Вроде тебя, Коль, раньше особо деньги и не интересовали никогда?
– Да, уж, – толи согласился, толи нет Николай, и глубоко вздохнул. – Ну, нет, так нет.
На кухне на какое-то время воцарилась тишина, и лишь барабанящий за окном дождь да тикающие на стенке часы, нарушали ее.
– А что, Коля, тебя на деньги-то потянуло? Давай, давай, рассказывай, не молчи. Случилось аль чего? – немного погодя спросила Анна.
Николай привстал, передвинул табуретку ближе к столу, и снова сел.
– Танька, дочка старшая – дура, квартиру заложила за свой бизнес, а выкупить-то не чем. У них в Питере строго с этим. Ездил недавно к ним, ревет. Внуков мне жалко. Если бы не они, так я бы и пальцем не пошевелил.