Так что же, на этом и конец? Что еще может произойти в твоей двадцатидвухлетней жизни? Еще один бой? Только один, последний? Бой до той самой секунды, когда пуля – чужая или своя – поставит точку?
А их, этих боев, было немало. Целый год войны! С июня по июнь. И всякое случалось. Но еще ни разу положение не казалось таким безвыходным. Ни разу.
Его маленькую группу – всего двенадцать партизан – немцы загнали в болото и обстреливают со всех сторон. Днем люди по грудь стоят в бурой, вязкой, вонючей жиже. Ею пропиталось все тело. Но болото спасает – немцы сюда не лезут, не осмеливаются. Они боятся болота так же, как ночью леса. Только ночью Козлов выводит свою группу на поляну. Здесь если и не совсем безопасно, то по крайней мере сухо. Весна покрыла ее мягким душистым ковром. Пахнет сочными травами и цветами, пахнет теплой, обласканной июньским солнцем землей, пахнет ленивым, чуть колеблющим вершины вековых деревьев ветром. Ах, если бы не война! Или тогда не ощущал бы так остро всей этой прелести? Почему жизнь ценишь по-настоящему лишь в предчувствии возможного расставания с нею?
Коротки летние ночи, надо хотя бы часок вздремнуть, но до сна ли? Отдыхают ноги, налившиеся за день свинцовой тяжестью, отдыхает спина, скованная нечеловеческой усталостью, и только голове нет покоя. Хочется хотя бы мысленно вырваться из этого Чертова болота, из этих глухих, в иное время никого не привлекающих дебрей. Вырваться из той жизни, которая мнет и переминает тебя вот уже год. О чем вспоминать? О тяжелых, на полное истребление боях, о непроходящей горечи поражений, которым нет числа? Как мало было до сих пор побед! А ведь казалось, что все будет наоборот. «Если черная сила нагрянет…»
Он, Александр Козлов, готовился к грозному часу серьезно. До войны стал военным. Пошел учиться на пехотного командира. Откровенно говоря, мечтал о другом – в детстве Саше нравились танкисты. Он и заявление подал в танковое училище. А приехал в Калинковичи, смотрит – матушка-пехота! В первую ночь так и не сомкнул глаз, а наутро – к курсовому командиру. Ошибка, дескать, вышла, исправьте, пока не поздно.
Командир уже немолодой, виски в серебре. Выслушал, потом этак ласково, по-отцовски спрашивает:
– Что ж это вы, товарищ Козлов, царицу полей забижаете? Да она, запомните, всему голова. Ей, если хотите, все подчинено… Кому, Александр Иванович, придается артиллерия? А танки? А славные наши соколы? То-то же…
Убедил. Выпускные экзамены совпали с началом войны. Лейтенанта Козлова направили в Москву командиром взвода 21‑го стрелкового полка. Правда, взвода еще не было. Полк формировали из добровольцев – рабочих и служащих Бауманского района столицы. Выстроил Козлов новобранцев, почесал затылок: кто только не записался к нему! Солдаты с усами и без усов – возраст от двадцати до пятидесяти.
Наскоро прошли добровольцы курс боевой и строевой, малость подтянулись – и на фронт. В районе Дорогобужа, на правом берегу Днепра, оборону заняли. Пока окапывались, рыли противотанковые рвы, устанавливали надолбы, немец взял в «клещи». Подготовленный рубеж оставили без единого выстрела.
Приказ – отходить к Вязьме. Полк бомбят, свинцом поливают с бреющего. Паника, неразбериха. А тут еще под Вязьмой комбата убило. Начальник штаба полка приказал Козлову принять батальон.
– Оседлаешь шоссе Москва – Минск. И до последнего патрона! Понял?
Оседлал. Кто с правого фланга, кто с левого – знает сам бог. Сведений о противнике тоже никаких. Где главные силы фашистов? Сколько и куда бросили они десантов? Действительно ли окружены или это только видимость окружения? Что бы там ни было, но командир полка приказывает: ночью атаковать врага. Батальон поддержит «катюша».
Первый залп «катюши» пришелся по своим. Зашипело, завизжало в ночной темени, потянулись огненные хвосты над землей. И – оглушающие взрывы. Дым, пыль… Ад! Термитные снаряды рвались в строгом шахматном порядке.
От батальона осталось менее взвода. Сам Козлов спасся в глубокой воронке от немецкой бомбы.
Все кипит в груди молодого комбата, но с кого спросишь? На кого выльешь свой гнев? Попытался звонить на командный пункт полка – не отвечают. Посыльного послал – не вернулся. Пошел сам. Взобрался на пригорок, смотрит: бредет по полю капитан, начальник штаба. Роста низенького, весь гранатами увешан. Куда, спрашивается, спешит? Кого ищет? Сошлись. Долго молча смотрели друг на друга.
– Вы уже все знаете, товарищ капитан?! – прерывающимся голосом, дрожа от гнева, спросил Козлов.
– Все.
– Кто? Кто это сделал?
Начштаба в ответ:
– А полк кто уничтожил? Кто?
– По мне били свои… «катюша» била…
– «Свои…» – капитан побагровел. – Когда ошибаются, товарищ Козлов, бьют по своим… По вашему батальону ударила «катюша». А по полку, по отступающей армии кто? – И он затрясся, как в ознобе.
Слова начальника штаба настолько поразили Козлова, что он уже совсем другим, потеплевшим голосом спросил:
– Дальше что делать будем? Вы старше меня, научите. Не складывать же оружие?
– Оружие сложим только вместе с головой, – капитан опустил на плечо Козлова тяжелую руку. – Спрашиваешь, что дальше делать? То же, что и делали, – бить врага. Только лучше, крепче. Всех оставшихся в живых надо вывести из окружения. Собери и пробивайся на восток.
– Пробьюсь ли?
– В случае осечки уходи в леса. Создашь партизанский отряд, немцев щекотать будешь. Людей здесь найдешь, беспризорных много повсюду бродит. Что овцы без герлыги и чабана…
Капитан обнял и с каким-то отчаянием трижды поцеловал Козлова. Отошел на несколько шагов, оглянулся и, махнув рукой, заторопился куда-то…
Как же вывести из окружения остатки разбитого батальона? Пойти на прорыв, но с кем? Что могут сделать отлично вооруженному противнику два десятка бойцов? Сунулись по обочинам шоссе – и тут же попали под автоматный огонь…
А в низком небе, как коршуны, кружат самолеты, далеко видны черные кресты на их крыльях. И уже не бомбы, а разрывающиеся в воздухе пачки листовок сыплются на растерявшихся людей. Тысячи коричневых «мотыльков», подхваченных осенним порывистым ветром, носятся над дорогами и полями, прижимаются к мокрым стеблям неубранных подсолнухов, вымахавшего в человеческий рост бурьяна, к тонким стволам одиноких березок.
Пожилой, с огненно-рыжей бородой красноармеец ловит коричневого «мотылька» и, суетливо приладив на своем коротком посиневшем носу очки, медленно, по слогам читает:
– «Русские, вы разбиты… Сдавайтесь немецким властям… Листовку храните как пропуск».
– Да ты что! – подскочил к нему Козлов. – Что читаешь, заячья твоя душа?!
Старик метнул на комбата злой взгляд поверх очков:
– Хватит, откомандовался уже, – и, аккуратно сложив листовку вчетверо, спрятал ее в карман гимнастерки, поспешно застегнул пуговку. – Сгодится…
