С любовью и уважением леди Агате
– Вы ни за что не угадаете, кого Корона назначила заместителем Лáверса! – едва завидев меня, гневно заявляет Вэ́йта.
Я не отвечаю. Во-первых, мне это глубоко безразлично, а во-вторых, в данную минуту меня занимают более насущные проблемы. Например, как раскрыть дело о неизвестном бродяге, напившемся и замёрзшем на улице этой ночью. А для этого придётся ползать по сугробам в поисках следов, опрашивать жителей Грошового квартала и брать показания у завсегдатаев кабачка «Весёлый некромант», на заднем дворе которого и обнаружили ранним утром окоченевшее тело.
– О́лли! – не унимается девица. – Вам не обидно, что какой-то столичный хмырь занял ваше место?
Наверно, когда Всевышний творил людей, он увлёкся и распределил Свои милости неравномерно. Иначе чем объяснить, что одним из нас не достаёт внешней привлекательности, другим – таланта, третьим – ума? Вэйта Сáумер потрясающе красива, так что с последним ей, увы, не повезло. В Службе она работает неделю, а простые вещи запомнить не в состоянии!
– Второе предупреждение, – меланхолично бросаю в сторону красотки.
– Оллиэ́йра, – торопливо поправляет себя девушка.
– Госпожа Ро́дери, – не меняю интонации я.
Месяц. Всего один месяц – и я не увижу ни этих людей, ни опостылевшего кабинета. Забуду о Службе Правопорядка Брэ́гворда как о страшном сне. Какая мне разница, кто будет пытаться командовать мной эти четыре недели?
– Госпожа Родери, – вмешивается в разговор Эрмéн, немолодой, степенный коренастый розыскник, – там бригада труп доставила, тот самый, из Грошового. В мертвецкой он, вас дожидается.
– Спасибо, господин Нáригер.
Небрежно швыряю перчатки поверх бумаг, успевших скопиться за ночь на моём столе, туда же летит форменная куртка. Первые дни мои подчинённые услужливо пытались убирать за мной разбрасываемые везде вещи, затем выучили, что раздражать мага себе дороже.
Забавно, правда? Я, Оллиэйра Родери, дипломированный маг высшей категории, из тех, что никогда, никоим образом, ни за какие деньги не прозябают в гнусных службишках захолустного города. Брэгворд – моё персональное наказание за дерзость.
– Молчун всех в десять созывает, – подаёт голос второй розыскник, Шéлман Глéвус, совсем юный мальчик, только что после училища, но парень неплохой, боевой и мозговитый. – Собирается нам начальника нового представить.
Сухо киваю, прикидывая, насколько растянется поток красноречия главы Службы. Хотелось бы разобраться с невезучим покойным пьяницей до того, как закончится недолгий зимний день. Ненавижу ездить в Ро́дерворд по темноте. Го́ррты не любят ночь.
– Госпожа Саумер, господин Наригер, прошу вас со мной! Надеюсь, мы успеем осмотреть тело. Господин Глевус, займитесь оформлением бумаг.
Покойник ждёт меня, отвратительно грязный и дурно пахнущий. Давно не мытые волосы на голове слиплись в отдельные сальные пряди, одутловатое лицо поражает нездоровым землистым оттенком и отёками под глазами. Привычно касаюсь ауры – и вздрагиваю.
Передо мной коллега. Маг, четвёртый уровень. На всякий случай проверяю ещё раз – нет, я не ошиблась. Ауры магов с человеческими перепутать невозможно. Убогий спившийся оборванец когда-то был мне подобным. Сейчас он выжжен дотла, и причину искать не приходится: отголоски запрещённой магии чувствуются сразу. Внутри разгорается злость. Такие, как этот жалкий пьяница, и порождают все гадкие слухи, порочащие магов. И как потом не пытайся объяснять людям, насколько созидательная сила магии противится применению её во вред, переубедить не получается.
На одно крохотное проклятие тратится количество энергии, которой хватило бы на десять исцелений. Порча первого уровня, мгновенно убивающая на месте, приводит к полному выгоранию, превращая мага в обыкновенного человека на несколько дней.
Но большинству людей на это плевать. Их не смущает, что язва, вскочившая на языке у соседа, выкачает у мага недельный запас силы. Они готовы платить золотыми за порчу и сглаз, за резко подурневшую соперницу, сдохнувшего горрта и преждевременно отправившуюся ко Всевышнему тёщу.
– Какой худой! – причитает Вэйта. – Наверно, давно ничего не ел, бедняжка! Так ужасно – замёрзнуть во сне!
Так и хочется высказать этой сердобольной, что маг, не практикующий запретных заклинаний, может спать при любом морозе и выдержать месяц полного поста без вреда для себя. А худоба – следствие постоянного опьянения, в котором организм нормальной пище предпочитал всё новые и новые дозы алкоголя. Притом никто умершего не неволил – маг не горрт, его не принудишь! И нищим он стал исключительно по собственной вине: даже со слабым даром маги зарабатывают столько, что любой выпускник средней школы может прокормить себя сам, так мы востребованы и редки.
Проверяю одежду на предмет чужеродного вмешательства. Рваные обноски вызывают брезгливость, но долг есть долг. Особое омерзение охватывает при снятии ботинок – запах бьёт в нос, а фильтры поставить нельзя: заклинания не только видят, но и чуют. Приворот, к примеру, пахнет клубникой и немного розами, сглаз выдаёт себя вонью тухлых яиц. Правда, от покойного так несёт вином и перегаром, что вряд ли я что-нибудь разберу в этом зловонии. Вещи забирает Эрмен для дальнейшего изучения, я же приступаю к главному – снимку ауры. По ней можно опознать заклятия, творимые покойным. Если повезёт, сегодня мы закроем множество мелких дел по незаконному применению магии. Выпивка стоит дорого.
– Госпожа Родери, – почтительно обращается ко мне Наригер, – обратите внимание: а бельё-то у покойничка хоть и драное, зато шёлковое. И вышивка тут по краю идёт.
Кошусь. А ведь точно! Я руками к тряпкам не прикасаюсь, отличить же замусоленную до такого состояния ткань можно разве что на ощупь.
– Посветите мне, госпожа Саумер.
Вэйта старательно подвигает направленный пучок света. Осторожно, боязливо, несмотря на все мои предыдущие разъяснения, что выделенная магия не причиняет вреда. Люди боятся магии – именно из-за таких, как этот погибший. Все наши жёсткие кодексы не удерживают отдельных представителей от гнуси. Так что я, простите, сострадать покойному не собираюсь.
Изношенные до дыр обноски действительно когда-то очень давно были качественными, расшитыми вручную вещами. Кем он был при жизни? Аура беспощадно выдаёт секреты, как бы хорошо их не прятали, особенно сразу после смерти. На третий день она ослабевает, на девятый от неё остаётся размытый след. Некроманты способны спустя годы улавливать ауры даже у полностью разложившегося тела.
Мне напрягаться не приходится. Умерший охотно делится со мной подробностями о себе, вот только эти данные не сообщат мне ни имени, ни что он делал ночью на заднем дворе кабачка беднейшего в Брэгворде квартала. Сто сорок восемь лет, половину из которых он злоупотреблял спиртным, истощённый до крайности организм. Слепок ауры я фиксирую и приобщаю к материалам.
