– Ваши трюфели стоят три доллара и восемьдесят восемь центов, – произнесла кассирша за прилавком книжного магазина.
– Постой, дай, я заплачу. Четыре бакса у меня, точно, есть, – сказала Синди. Она полезла в сумку, это был «Луи Виттон», года, наверное, девяносто седьмого.
– Сто процентов, был кошелёк, не подумай, – Синди задумчиво перебирала что-то в сумке. Вдруг она вытащила руку и с удивлением и негодованием уставилась на свою неожиданную находку. Тёмно-коричневая колбаска вперемешку со светлыми ворсинками шерсти.
– Кошачье дерьмо? – изумленно спросила меня Синди, будто я должна знать лучше.
– Шерсть рыжеватая. Это – Мистер Бобкинс, не иначе, – ответила я, стараясь сохранять невозмутимость. У Синди было два кота и две кошки. Слишком много животных для двухкомнатной квартиры, если вы хотите знать моё мнение.
Я настигла свою подругу в туалете. Она тёрла руки под шипящим краном, чёрные капли туши для ресниц падали в раковину.
– Ну, что с тобой?
– Я умираю, – Синди повернула ко мне покрасневшее лицо. – Понимаешь, я умираю. Рак вернулся. Теперь он в моих костях, и в мозге, и в печени, и в лёгких. Он везде.
Она выключила воду.
– Видишь бугры на моих руках? – Синди задрала рукав дешёвой розовой ветровки. – Это – метастазы. И я уже устала бороться.
– Подожди. Может, ещё можно что-то сделать, – слова прилипали к нёбу. Честно, в такой ситуации лучше молчать.
– Пятнадцать лет назад можно было что-то сделать. Не курить, не пить противозачаточные, не делать аборт от Брайана. Не пить воду из пластиковых бутылок, заменитель сахара не есть, десять или двадцать лет назад, – Синди захлебнулась рыданием. – Не тронь меня, не надо обнимать. Я вся в кошачьем дерьме. Я нечаянно размазала по куртке. Пойдём отсюда, я очень, очень устала.
Первый раз за очень долгое время я оказалась в её квартире. «Света нет. Отключили за неуплату, поэтому на кухне стоит фонарь, только не разувайся», – предупредила Синди. Коты и кошки, Мистер Бобкинс, Имбирь, Кокос и Клеопатра, изогнув хвосты вопросительными знаками, тёрлись у наших ног. Вонь в квартире стояла невыносимая.
– Я просто стараюсь лечь спать до заката, чтобы не бродить в темноте, – сказала Синди.
Я посмотрела на часы, половина шестого. Солнце садилось около семи часов вечера, март. Синди опустилась на диван. Кокос, пушистый белый кот, моментально свернулся у её ног.
– Ты знаешь, зачем я завела столько котов? – Синди посмотрела на меня с печальной улыбкой. – Меня знакомая индуска надоумила, медсестра. Она сказала, что кошки охраняют границу между мирами живых и мёртвых. Если кошки будут рядом со мной, смерть не придёт забирать меня слишком рано.
Мистер Бобкинс заорал в кухне.
– Хорошо бы, коли так, – продолжала Синди. – Вот только с тех пор, как мне поставили этот клапан, я не особо верю в разговоры про кошек. А квартиру они засрали. Прости, у меня нет энергии убирать за ними постоянно. И выгнать их не могу.
– Какой клапан? Можно, я открою окно? Дышать нечем, – не дожидаясь ответа, я открыла окно. Потянуло свежестью.
– Клапан? Вот этот, смотри, – Синди распахнула рубашку и показала круглое отверстие над левой грудью, еле заметное в полумраке. – Видишь? Им так надоело колоть мои вены, что они установили это. Теперь, когда надо, они просто открывают меня и вливают туда свой яд. Чтобы отравить мой рак, да и меня сбагрить на тот свет. То, что не сделает болезнь, довершит американская медицина.
Внезапно, она уронила лицо в ладони и вновь разразилась рыданиями.
– Я не хочу умирать, понимаешь?! Я ещё не хочу умирать! Алиса ещё слишком мала для того, чтобы её так огорчать. Я ещё не насмотрелась на свою дочь. Пожалуйста, помоги мне!
Я помогла. Оплатила счёт за электричество, вычистила кошачий туалет, вымыла пол и пропылесосила. Коврик в коридоре пришлось выкинуть; брезгливый мистер Бобкинс порядком осквернил его. За ковриком в мусорный бак полетели остатки еды из отключенного и успевшего изнутри обрасти плесенью холодильника. На устранение вони ушло три дня – хлорка, сода, проветривание и ароматизированные свечи. И, всё же, четыре кота на двухкомнатную квартиру – это перебор.
Дочка Синди, Алиса, находилась у своего папаши, адвоката по имени Бен. Синди ничего не ела. Она жаловалась на то, что во время очередного сеанса облучения опухолей в лёгких ей сожгли пищевод, глотать твёрдую пищу было очень больно, поэтому, она время от времени пила какой-то коктейль из пластиковой бутылки. «Белки и липиды, с сахаром или ещё какой-то сладкой дрянью. Не растолстеешь», – пояснила Синди, перехватив мой взгляд.
– Знаешь, что мне смешно вспоминать? – подруга посмотрела на меня с грустной улыбкой турецкой рабыни. – Как я раньше худела. Специально! Вот, идиотка. Знаешь, я испробовала всё. Слабительное, рвотное, бег, обёртывания, гидромассаж. В конце концов Бен отвёз меня на липосакцию, чтобы отсосать жир с ляжек и задницы, потом ещё с живота сняли. А знаешь, зачем это было? Чтобы он мог меня трахать. Потому что ему нравились худенькие. Ещё точнее, азиатки. У него маленький член, ему всё подавай миниатюрное. А у меня после родов была слишком толстая, по его мнению, задница. Так вот, я не знала, как из себя выжать весь этот жир, все эти лишние семь кило. Все эти страдания только для того, чтобы Бену было не противно меня трахать! А теперь? Бель, посмотри на меня! Я вешу сорок два килограмма. Понимаешь? Сорок два. Я многое дала бы, чтобы весить снова шестьдесят три. Нет, знаешь, сколько? Шестьдесят семь. Я бы хотела чувствовать, как жир на моей заднице трясётся при ходьбе. Знаешь, почему? Жир – это жизненная сила, это энергия. Я внезапно похудела, когда болезнь дала о себе знать. А теперь я ношу вещи моей дочери, и они мне великоваты. А Бен? Да я срать хотела на него с его глупым сексом. Кому он нужен?!
Синди внезапно закашлялась, подскочила с дивана, согнулась, вновь села, закрыла лицо руками.
– Синди, тебе помочь?
– Помоги, принеси салфетку, быстрее.
Из обеих ноздрей Синди текла кровь.
– Я не хочу умирать. Врачи сказали мне – это конец, завершай свои дела, расплачивайся с долгами. А я не хочу. Я хочу дожить, хотя бы, до Нового года. Я хочу подарить что-нибудь своей девочке. Можешь помочь, а? Есть у тебя хоть кто-нибудь? – Синди вцепилась костлявой рукой в моё предплечье. – Ну не молчи же ты! Знаешь, что мне сказал отец Уинстон? Он сказал, что пора готовиться к вечной жизни на небесах, только сначала нужно отмолить аборт! Уинстон, подруга, его зовут Уинстон! Как пачку сигарет, понимаешь? Даже от его фамилии веет раком и смертью. Но вы же русские! Вы же как цыгане, только сильнее! У вас же был Распутин! Подруга, скажи, неужели у тебя нет для меня святой, которой я смогу помолиться, чтобы только продержаться ещё год? – Рука Синди ослабела и соскользнула с моей.
