Требующий возмездия поступает неправедно, вне зависимости от того, проявляет ли он это на деле, словом или же только замыслил.
Климент Александрийский
Он ощущал странное беспокойство с самого утра, это беспокойство поселялось в нем редко. Но если оно появлялось – пиши пропало. Беспокойство рождалось где-то в глубине души, как древняя интуиция первобытного человека, которую не стерли века цивилизации. Необходимость носить дорогой костюм, часы определенной марки, иметь атрибуты той самой сладкой жизни, о которой повествуют страницы глянцевых журналов, – все это входило под определение «российский олигарх». И было применимо к нему.
По-другому нельзя, если ты хочешь, чтобы тебя принимали за своего в узких кругах международной элиты – существуют правила игры, и будь добр, следуй этим правилам. Все в мире регламентируется и учитывается. И он это прекрасно понимал…
Подспудно он ждал звонка, почему-то казалось, что звонок развеет или подтвердит его худшие опасения. Что-то случилось в этом мире, но вот – что? Он пока не мог подобрать этому название. Мятный чай казался слишком сладким, а воздух слишком прохладным. Чересчур для весны. А весна никак не наступала. Впрочем, через пластиковые окна трудно было определить – как скоро эта весна наступит.
Он потянулся так, что хрустнули пальцы, и решил посмотреть сводку новостей. Но та новость, которая его беспокоила, не будет отражена ни в одной поисковой системе и не выйдет на первые полосы Гугла. Это другое. Строго засекреченный круг новостей, новости тоже могут быть «для своих», как гольф-клуб или закрытая пати. Куда посторонним вход строго воспрещен. Точнее – нежелателен.
Но телефон молчал. Вошел секретарь, положил папку с бумагами на стол и так же бесшумно удалился.
Наконец раздался звонок, которого он ждал. Это был человек, имевший к нему круглосуточный доступ. При первых звуках его голоса он сделал глубокий вздох, чтобы успокоиться, и досчитал до десяти – иногда это помогало, но не сейчас, когда ожидание уже превратилось в манию – беспокойство, что все пошло не так, как было задумано изначально. Но он услышал то, что ожидал.
– Нашлись материалы, связанные с Распутиным.
В горле пересохло, и он нетерпеливо кашлянул. А потом, выдержав легкую паузу, сказал:
– Надо отправить туда человека, и как можно скорее.
Глава 1
Полярная сова и глобус
Только стечение обстоятельств открывает нашу сущность окружающим и, главное, нам самим.
Франсуа де Ларошфуко
Надо было выходить из ванной, готовить завтрак и ехать на работу, но делать этого решительно не хотелось. Анна включила кран и сидела, слушая, как течет вода. Она всхлипнула и зажала рот рукой. Не хватало только, чтобы услышал отец.
С утра они уже крепко поругались. Ссора, как всегда, началась с пустяка, с того, что она, не сдержавшись, ответила ему. А отец, с запавшими глазами и трясущимися руками, со вчерашнего похмелья, был только рад разгоревшемуся огню. Анне казалось, что эти ссоры-скандалы нужны отцу позарез, они бодрят его, дают ему чувство значимости и власти. Тогда как Анну – опустошают и обессиливают. После таких ссор ей ничего не хочется – только лечь на диван, накрывшись пледом, и полностью отключиться от всего мира.
Разъехаться с отцом-алкоголиком, – никакой возможности. Их маленькую двушку ни один серьезный риелтор в разработку не берет, а если заниматься разъездом по-настоящему, то максимум, на что можно рассчитывать – две комнаты в ближнем Подмосковье. И все. Куда отец, естественно, ехать не собирался. Он вообще не хотел разъезжаться, а когда Анна заикнулась об этом, громко выругался и сказал, что она свободна и может укатывать на все четыре стороны.
После смерти матери отец ушел в окончательный запой. Мать его сдерживала, а когда ее не стало – стесняться было некого. Анна часто думала: за что ей такая жизнь? Утром она поднималась рано. Стараясь не столкнуться с отцом, быстро завтракала и вылетала из дома. Иногда даже на завтрак времени не было, приходилось уходить голодной и есть уже на работе.
Но сегодня звезды были явно не на ее стороне, так как, столкнувшись с отцом в коридоре, она сразу поняла, что тот находится в приподнято-взвинченном состоянии и ему нужна жертва. То есть она, Анна. Так все и получилось. Отец сделал ей замечание противным голосом, что на кухне она не убрала за собой тарелку, и в холодильнике пусто, и вообще в квартире она давно не убиралась и продукты не покупала. И не мешало б ей уже обзавестись семьей и съехать, а старого больного отца оставить в покое и дать ему жить и умереть спокойно. И что таких дурочек от науки, как она – полным-полно, а она просто никчемная старая дева. Что нужно было приобретать другую более хлебную и нужную специальность… Ну и все в таком духе. Специально, чтобы ее вывести из себя.
Анна сдерживалась изо всех сил, но все же ее губы задрожали, и она ринулась в ванную, чтобы там закрыться и смотреть, как течет вода. Это было ужасно глупо – поддаваться на дешевые провокации отца, но она ничего не могла с собой поделать. Такие стычки ранили ее до слез…
– Он над тобой измывается, а ты терпишь, – сердито говорил ее начальник Василий Курочкин.
– Ну не драться же мне с ним, – возражала Анна.
Она бросила взгляд на часы – надо быстренько приводить себя в порядок и выходить из дома – а то она опоздает на работу.
Анна закрыла кран и бросила на себя взгляд в зеркало. Ничего хорошего она там не увидела – лицо в красных пятнах от слез, бесцветные волосы, выцветшие брови и легкая россыпь веснушек на носу.
Мышь серая, охарактеризовала она себя.
«И еще синий чулок и старая дева», – добавил кто-то внутри нее голосом отца.
Анна взяла полотенце и промокнула лицо, а потом энергично растерла кожу. Теперь вид был не такой заплаканный. Чуть посвежее. Анна подавила вздох и, открыв ванную, быстрым шагом направилась в коридор.
– Не забудь сегодня хоть что-то поесть купить! А то меня с голоду уморишь. Ученка! – И отец рассмеялся ехидным смешком. После того как довел ее до слез – был бодр и свеж.
Анна сорвала куртку с вешалки, накинула на шею длинный шарф, поправила на плече сумку и рванула вперед, с силой хлопнув дверью. Собственно, это хлопанье дверью и было ее своеобразной формой протеста против отцовского деспотизма. К сожалению, почти единственной. Ну чем она могла ему ответить? Ругаться не умела, наказывать молчанием – смешно, и в самом деле – не драться же? Хотя Василий сказал, что он бы точно врезал ее папашке. Будь на ее месте.
– Ты не на моем месте, – отрезала Анна, – а на своем.
Лифт к ней не торопился, он деловито сновал вверх-вниз, перевозя людей. Она закинула шарф за плечо и понеслась вниз по лестнице, при этом один конец шарфа соскользнул на пол, и Анна чуть не упала прямо на ступеньки, если бы вовремя не схватилась за перила.
